Никто из шедших в той колонне не мог потом точно вспомнить, что именно и в какой последовательности произошло, когда они наконец добрались до ожидавшей их лодки. Когда спустя месяц после Великого пожара семья вновь собралась вместе в одной комнате в парижском отеле, Жан-Пьер попытался рассказать Эдит все, что мог, о случившемся той ночью. Из-за пережитого потрясения и печали язык его заплетался, он путал местами слова и события, но Эдит с Авинашем смогли-таки собрать части истории воедино.

Джульетта Ламарк уже ступила одной ногой на борт лодки, на носу которой развевался французский флаг, как вдруг подалась назад, выдернула руку из-под руки сына и с криками «Внучка! Я должна спасти внучку!» бросилась прочь от пристани туда, где бушевало пламя. Она металась между толпившимися на набережной людьми, спрашивая, где находится детский приют. Должно быть, в соломенной шляпе и в узконосых туфлях на высоком каблуке она представляла собой настолько странное зрелище, что даже турецкие солдаты оставили свой пост и подошли к ней.

Наконец из толпы отчаявшихся людей вышла женщина и, не сводя глаз с военных, махнула рукой куда-то к северо-востоку от набережной. Сбросив мешавшую шляпу, Джульетта побежала в ту сторону, куда указала ей женщина. Жан-Пьер хотел было броситься вслед за матерью, но Мари остановила его. Лодка, которая должна была отвезти их к кораблю «Пьер Лоти», отчаливала с секунды на секунду, и, по словам капитана, опоздавшие могли потом до корабля уже и не добраться. С трудом, но жене с детьми удалось убедить Жан-Пьера сесть в лодку.

Они плыли по темной воде, усеянной трупами людей, которые совсем недавно были частью той самой толпы, среди которой в последний раз мелькнул силуэт Джульетты, бегущей в сторону Пунты. Будто быстроногая газель, она пронеслась мимо разрушенного ресторана Кремера, мимо «Театр-де-Смирне» с загоревшейся крышей, мимо американского консульства, от которого в небо поднимались сотни ярких искр; перепрыгивая через распростертые на земле тела раненых или потерявших сознание людей, она промчалась по Белла-Висте, свернула на одну из объятых огнем улочек и скрылась из виду.

Откуда Джульетта знала, что Мелине оставила ребенка в том приюте? Неужели, не вытерпев мук совести, она все-таки разыскала повитуху и все у нее выпытала? Или же хозяин осла, на котором Мелине доехала до Измира, начал распускать сплетни, которые дошли и до ушей Джульетты? Ответы на эти вопросы сгорели вместе с Джульеттой в том ненасытном пламени.

Когда спустя неделю Жан-Пьер вернулся на то жалкое пепелище, что осталось от прекрасного города и которое нельзя было назвать даже призраком былой Смирны, он не смог найти ни приюта, ни даже квартала, в котором он располагался. Толпы на набережной уже не было – остались лишь пятна крови да плавающие в воде тела, без голов, рук и пальцев.

Про Джульетту Ламарк никто ничего не знал.

Но еще задолго до того, как семья Ламарков – без Джульетты – собралась в парижском отеле и Авинаш услышал о случившемся с Джульеттой, еще когда они стояли с Эдит на палубе «Айрон Дьюка», освещаемой заревом беспощадного огня, уничтожающего Смирну, Авинаш понял, что ребенок не умер. Одной рукой гладя рыдающую женщину по волосам, другую он запустил в карман жилета и вынул фотографию юной Эдит, которую незадолго до того нашел в ее библиотеке. Ее дочка выжила – и сейчас она была где-то в этом городе, охваченном пламенем, которое разгоралось все ярче, где-то между жизнью и смертью.

На греческом кладбище в квартале Дарагаджи яблоку негде было упасть. Матери с отцами сдвигали мраморные надгробия, вынимали из могил гробы, а в освободившиеся ямы ссаживали рыдающих дочерей – в одну могилу помещалось две-три девочки – и снова закрывали надгробиями.

Не выпуская руки Панайоты, Катина догнала идущего впереди Акиса.

– Здесь ведь нет могил наших близких. Что нам делать? Ах, лучше бы мы уехали в Чешме. Там и поспокойнее.

Акис не ответил. У них у обоих родители были похоронены в Чешме. Кто знает, быть может, в их могилах уже тоже сидели тамошние дети. Ну и времена настали!

Впереди всех шел Мимико Цыган. Он, очевидно, давно уже держал в уме этот план. Уверенными шагами он прокладывал дорогу среди плачущих людей, ведя за собой собственную семью и Акиса с Катиной и Панайотой. Со всех сторон доносился скрежет сдвигаемых надгробий. У стены маленькой церквушки женщина в черном платке убивалась над могилой мужа, причитая: «Ну же, приди и спаси нас. Над твоей дочерью надругалась целая армия солдат. Живого места от девочки моей не оставили. Где же ты, когда ты нам так нужен?» Убитая горем, она молотила кулаками по безответному белому мрамору.