Этот огненный конь и эта девушка с пылающей юбкой, должно быть, явились сюда из какого-то другого мира. Может, они, как птица феникс, возродились из собственного пепла. Может, это ангелы, посланные Аллахом на землю, чтобы положить конец творящемуся безумию. В их глазах не было ни тени страха или боли. Неземной красоты девушка, над головой которой сверкала корона из искр, улыбалась коню, и конь – как такое возможно? – улыбался в ответ.

То мгновение, продлившееся секунду, а то и меньше, показалось тем не менее Хильми Рахми бесконечно долгим.

А затем, разбрасывая языки пламени, конь понесся к темному морю. Столпившиеся на набережной люди замахали руками и как один закричали. Следом за конем побежала и девушка. Огонь перекинулся с юбки на руки, но она ничего не замечала. Пламя весело лизало ее накинутый на плечи платок, подбираясь к волосам.

Хильми Рахми пришпорил коня.

Все обернулись и смотрели на нагоняющего девушку всадника.

Вот девушка перепрыгнула через тело какого-то старика и подобрала руками, с которых уже слезала кожа, пылающую юбку. На ее ногах не осталось живого места. Глаза всадника горели, как электрические огоньки. Люди отступили. Она подняла босую, опаленную ногу, чтобы оттолкнуться и броситься в черные волны, поглотившие ее коня и теперь обещавшие скорую с ним встречу.

Затаив дыхание, все смотрели, как девушка парит над смердящими смертью водами, точно огненная птица.

Неожиданно появилась рука и поймала огненную птицу. Хильми Рахми схватил девушку за талию и, не обращая внимания на опаливший его кожу жар, усадил ее на круп своей лошади. Бедное животное, почувствовав пламя, заржало и попыталось сбросить девушку. А та что есть силы закричала:

– ОХИ!

Все вокруг зажмурились.

– Не бойся, не бойся! Мин фовате! Кала исе [144] . Не бойся меня. Ты в безопасности.

Собравшаяся на площади многотысячная толпа расступилась перед ними, как расступились воды Красного моря перед Моисеем. В головах матерей и отцов пульсировала одна и та же мысль: этот офицер ухватил свою добычу, а значит, нашим дочкам сейчас ничего не грозит. Но, устыдившись этой мысли, они отворачивались и смотрели на темные волны, утянувшие в свои глубины того коня.

До чего же себялюбивым становится человек в такие минуты!

Хильми Рахми пришпорил лошадь. «Айрон Дьюк», взяв на борт пассажиров, с горьким, протяжным гудком выходил из гавани. Панайота обвила мужчину за пояс руками, с которых наполовину слезла кожа. От ощущения тепла прижавшегося к спине тела Хильми Рахми охватила такая радость, что он чуть было не потерял сознание. Он расхохотался. Давая дорогу обезумевшему офицеру, толпа отступила еще дальше.

Ему хотелось обернуться и обнять этого ангела, поцеловать, приласкать, сказать, что до конца своих лет он будет о ней заботиться, будет ее защищать и любить. Он спас жизнь человеку! Целую жизнь! Но разве имеет какую-то ценность одна-единственная спасенная жизнь, когда тысячи людей вот-вот могли лишиться своих?! Именно такой вопрос задал себе капитан Мехмет, потерявший сознание от жара. Он считал, что разумнее всего просто-напросто оставить этих несчастных на волю судьбы.

Панайота с трудом цеплялась за сознание, пока они ехали по не тронутым огнем извилистым улочкам турецкого квартала. А Хильми Рахми все смеялся, качал головой и повторял одни и те же слова:

– Ошибаешься, капитан Мехмет, очень ошибаешься! Для спасенного человека эта жизнь ценнее целого мира!

Я лежала на влажной мягкой земле в темном саду. Нежные пальцы легко касались моего лица. Я попала в рай. Он, так же, как и мой утерянный город, благоухал жимолостью и шелковицей. На медном небе, проглядывавшем сквозь густую листву, сверкали звезды.

Улыбнувшись им, я закрыла глаза.

Мой дух расходился вибрирующими волнами, я превращалась в единое целое со всем, к чему прикасалась. Так значит, душа покидает тело не так, как описано в Священном Писанин: она не взлетает к небесам, а выходит, расширяясь кругами, подобными тем, что расходятся по воде от брошенного камня. Травы, цветы, черви, извивающиеся в земле под моим умирающим телом, воробьи на ветках шелковицы, скрывающей звезды, и корни деревьев, уходящие в глубь земли… Какого бы живого существа ни коснулись ширящиеся волны моей души, их встречали такие же вибрации, и они сливались в единое целое.

Когда я была ребенком, старшие братья, бывало, подбрасывали меня в воздух и ловили. В такие моменты у меня перехватывало дыхание. Я боялась, но при этом хотела еще. Такое же двойственное чувство охватило меня и сейчас, когда моя душа покидала тело: мне было страшно, и я изо всех сил цеплялась за жизнь, но в то же время я испытывала небывалую легкость и ощущала абсолютное доверие к этим мягким рукам.

Нежные ангельские пальцы гладили мое лицо. Их прикосновения напоминали таящую во рту теплую халву. Наверное, рай был садом жимолости, потому что пальцы у ангелов пахли как медовый цвет этого растения.

Губы слаще сахара коснулись мочки моего уха, я хихикнула.

– Принцесса… Принцесса, открой глаза… Принцесса Шахерезада, проснись. Проснись и расскажи мне сказку!

Я попыталась открыть глаза. Старшие братья когда-то называли меня принцессой. Принкиписа, принкиписа. Видимо, это они пришли меня забрать. Мне досталась лучшая из смертей, как же мне повезло! Я бы хотела сказать моей милой маме, что нет нужды горевать. Сними свои черные одежды, мама, мои братья пришли за мной из рая. Я подняла руки.