Молодой мужчина, бежавший в первых рядах, прокричал:

– Все по улице Параллель к Пунте! До Пунты пожар не дойдет!

Старики и дети беспомощно падали, но никому не было до них дела. Толпа стремительным потоком текла вниз по проспекту. Панайота бежала наполовину разутая: один ее ботинок застрял в трамвайных путях. Дым опускался на улицы облаком чернее ночи, люди теряли всякие ориентиры и двигались наугад. Вдруг бежавший впереди нее грузный мужчина встал как вкопанный. Должно быть, они как раз на углу улицы Параллель. Не успевая затормозить, люди налетали друг на друга. Панайоту сбили с ног – она упала и ударилась головой о край мостовой. Из груди вырвался вопль боли. По виску снова потекла струйка теплой крови.

Бежавшие впереди вдруг слегли как подкошенные, а следом и те, кто бежал за ними, – их подкосила пулеметная очередь. Кто это сделал? Бандиты ли, солдаты ли? Беззащитные люди падали, и в один миг вокруг лежащей на земле Панайоты образовалось кровавое озеро. Она приоткрыла глаза. Мужчины обчищали карманы мертвецов. Вот они все ближе и ближе. С секунды на секунду они заметят, что она жива. У Панайоты стучали зубы, ее всю трясло. Она лежала на углу улицы. Осторожно освободила босую ногу из-под тела мужчины, который еще минуту назад бежал перед ней. Бандиты увлеченно собирали добычу, срывали с женщин украшения, спрятанные под платьями.

Действовать надо очень быстро.

Через едва приоткрытые глаза Панайота следила за мужчинами; улучив момент, когда они нагнулись, собрала все силы, вскочила и, прихрамывая, бросилась на улицу Месудие, укрытую клубами черного дыма. Голос позади кричал: «Поймайте эту мерзавку! Пусть поплатится!» Но у улицы Косма, напоминавшей раскаленную печь, преследователи ее оставили: ни один из них не осмелился сунуться в огонь.

А Панайота бежала в самое сердце пожара. Бежала, бежала и бежала.

Сначала медленно. Ее тошнило, от дыма спирало дыхание, она останавливалась, чтобы откашляться, и снова бежала. В босую ступню впивались осколки стекла и гвозди. А потом вдруг она задышала свободно, и вот она бежала все быстрее и быстрее, летела, став одним целым со светом, со звуком, с ветром. Ноги ее, свинцово-тяжелые, когда были укрыты толстым одеялом земли, теперь снова сделались легкими как перышко и стремительно несли ее вперед и вперед. Улицы справа и слева были залиты ярким оранжевым заревом, небо напоминало медное блюдо. Когда она бежала по улице Терджуман, занялся огнем подол ее платья. Языки пламени лизнули ноги. Но она уже не чувствовала. Ни запахов, ни жара, ни ужаса. Ничего не чувствовала. И не слышала. Ее ждала смерть. Она приняла это, и ей сразу сделалось так легко! Ах, Пресвятая Дева Мария, если бы только она узнала это раньше! До некоторых улиц справа от нее, уставленных складами, огонь еще не добрался, но ей и в голову не пришло свернуть туда. К чему ей это? Она ведь стала ветром. Тем самым озорным ветерком родной Смирны, пахнущим розами, морской солью и водорослями, уносящим с собой любые печали и дарующим облегчение.

Ах, какое успокоение принесла ей мысль о скорой неминуемой смерти! Если бы только ей хватило времени, чтобы сказать тем людям на набережной: «Эй, к чему вам весь этот страх и ужас? Сдайтесь поскорее на милость смерти». Смерть и есть свобода!

Слева, выбрасывая столпы искр в небо, рухнуло здание. Не сбавляя шага, Панайота краем глаза взглянула на валявшуюся у стены вывеску. Это был один из модных магазинчиков. Что ж, прощайте, кроличьи воротники и муфты, прощайте, кружевное белье и шляпки из Парижа! Пусть все эти штучки, манившие обещаниями счастливой жизни, сгорят в этом адском пламени! Была лишь одна-единственная счастливая жизнь, но теперь она осталась в прошлом. Эта счастливая жизнь осталась в маленьком доме с голубой дверью на улице Менекше. Она осталась в том котле, из которого они все вместе ели вареную фасоль, макая в горячую жижу кусочки хлеба; на том балконе, где любила сидеть Катина; в пропахших пряностями руках бакалейщика Акиса, гладивших ее по щеке; в легком прикосновении колена Ставроса к ее ноге. А раз нет больше этой жизни, так пусть исчезнут, сгорят дотла и все эти шляпки, корсеты, муфты, кафешантаны, отели с их бальными залами…

Пусть все, что когда-то привлекало ее иллюзией счастья, превратится в пепел!

Вдруг из какого-то проулка выскочил вороной конь. С охваченными огнем ногами, он напоминал мифическое существо. Он тоже, как и Панайота, несся во весь опор в самое сердце пожара. Увидев девушку, конь печально заржал и поднялся на дыбы. Вместе они помчались вниз по Белла-Висте, превратившейся в огненный проход. Панайота не отставала. Ах, чудеса! Ну конечно, вевеа, она же королева Смирна! Прекрасная одногрудая амазонка, основавшая четыре тысячелетия назад этот город. А это не кто иной, как ее конь, на котором Смирна ездила без седла. Спустя тысячи лет они снова встретились.

Не замедляя бега, Панайота повернулась к коню и улыбнулась. Конь заржал. Они стали единым целым. Сядь она на него, она не чувствовала бы этого единства.

Она рассмеялась.

Конь – и не конь даже, а наполовину пламя – и богиня с пылающей юбкой одновременно выскочили из оранжевого зарева Белла-Висты на набережную. Лицо девушки и морда полуогненного создания окрасились в цвет вишни. Над их головами сиял ореол. Люди с воплями льнули друг к другу. Бежать было некуда. У края темных волн девушка и конь остановились и переглянулись.

Девушка улыбнулась.

Конь заржал.

Решение принято. Они одновременно бросились к черной воде.

Хильми Рахми потянул поводья. Лошадь под ним недовольно фыркала, но полковник не замечал этого. Как зачарованный, он смотрел на вышедшую из легенд пару. За всю свою жизнь он не видел подобной красоты. Невозможно в это поверить, но с появлением этого огненного коня и этой девушки с пылающей юбкой резкий трупный смрад сменился вдруг ароматом жасмина из Борновы. Так значит, даже средь этого огня, пожирающего его родной, ненаглядный город, оставались еще красота и надежда. Слава Всевышнему! Душа его наполнилась глубокой благодарностью, а сердце – любовью. Отбери у него Аллах все, что он имел, и дай Он ему взамен жизнь, в которой он смог бы вечно лицезреть этот вид, он бы без сожалений эту жизнь принял.