Шрифт:
– Послушай, дочка, мое терпение тоже не безгранично. Я стараюсь, чуткость к тебе проявляю, и что получаю в ответ? К чему вся эта раздражительность? Не отрицаю, у нас были тяжелые времена. Но… – Глаза девушки метали молнии. – Нельзя вечно убиваться по умершим. И в Божий промысел вмешиваться нам тоже не дано. Пора взять себя в руки и вернуться к жизни. Ты уже не ребенок. Пора снова выйти в свет – ради твоего же блага. Ты сама недавно слышала: уже и Люси Жиляр обручилась. Симпатичных мужчин твоего возраста мигом разбирают. Как бы мы не опоздали. Чего доброго, останешься ни с чем. Ну же, улыбнись.
Отодвинув стул и вытерев рот льняной салфеткой, Джульетта встала и направилась к дочери, протягивая руки. Но Эдит вскочила, как кошка. Она отлично знала, что будет дальше: в детстве, когда она хмурилась, мать брала ее за щечки и насильно растягивала губы в улыбке. Проворно схватив вторую свернутую Сыдыкой сигарету, мундштук и зажигалку, Эдит обогнула стол и выскочила из столовой. Апельсиновые «косички» так и остались лежать на столе.
Она уже была у лестницы, когда в дверь позвонили. Замерев на полпути, Эдит прислушалась к незнакомому голосу:
– Могу ли я увидеть мадемуазель Эдит Софию Ламарк? Мне необходимо обсудить с ней один важный вопрос.
Сон Катины
Бакалейщик Акис допил последний глоток кофе. Кальян уже потух. Помощник хозяина уже был тут как тут с щипцами в руках, чтобы сменить уголь.
– Не надо, я ухожу.
Но стоило ему подняться, как все присутствующие хором принялись упрашивать остаться.
– Ну же, еще один кон, вре Акис! Никуда твоя лавка не денется. Бог любит троицу. Может, на этот раз тебе улыбнется удача.
Акис посмотрел на раскрытую доску для нард, лежавшую рядом с чашкой, дно которой затянула черная гуща. Предыдущие два кона он проиграл. Поглаживая темную бороду, бакалейщик выглянул за дверь и посмотрел в сторону Английской больницы. На улице никого не было, кроме торговца халвой, шедшего с подносом на голове. Он вернулся в кофейню. Внутри стоял гул. К аромату жженого кофе и яблочной кожуры примешивался запах множества ног.
– Эндакси, ладно, еще один кон. Но только один. У меня еще много дел сегодня.
– Малиста Акис my [11] , конечно. Нас всех ждут дела. Последний кон, а после все разойдемся.
Увидев, что Акис не уходит, остальные мужчины расслабились. Христо, живший по соседству с Акисом, позвал юного помощника.
– Павли, сынок, беги сюда. Приготовь-ка для Аки ca– аби свежий кофе и кальян.
Акис поцеловал руку, в которой сжимал игральные кости:
– Не подведите, аде.
11
Конечно, дорогой Акис (греч.).
Когда спустя полчаса в кофейню пришла Катина, неся за спиной малышку, Акис успел выиграть три кона и сейчас начинал четвертый. Жену, стоявшую под навесом и стучавшую в запотевшее окно, он не заметил. Платок у Катины сполз на затылок, намокшие под дождем волосы липли к голове, щеки и нос покраснели от холода. Казалось, мужчины, увлеченно бросающие кости, напрочь позабыли о мире снаружи. Катина не хотела будить дочку, но все-таки постучала в окно снятым с пальца кольцом. Может быть, так услышат?
Павли оставил подходивший на жаровне кофе и вышел под навес.
– Калимера, кирья Катина [12] . Как дела?
Катина ничего не ответила. И Павли снова бросился внутрь.
– Кирье [13] Акис, Катина-абла пришла.
На этот раз никто не сказал ни слова, когда Акис поднялся. Часы показывали половину одиннадцатого, дождь, кажется, и не думал заканчиваться. Вслед за Акисом кофейню покинули трое рабочих, которые клали известняковую мостовую на улице Менекше. Все вместе они вышли на маленькую площадь, пропитанную хлебным ароматом: впереди шагал могучий Акис, борец в прошлом, рядом с ним – Катина, такая миниатюрная, что могла бы уместиться у мужа в кармане, за спиной она несла малышку, а позади них шли рабочие с кирками, приехавшие с острова Хиос на сезонные заработки.
12
Доброе утро, госпожа Катина (греч.).
13
Господин (греч.).
У площади было официальное название, но оно значилось только на табличках. Между собой жители называли ее алани — местечко, где можно поболтать. Как только приходило тепло, жители квартала вытаскивали на улицу стулья и диванчики и собирались здесь. А из-за аромата, доносившегося из пекарни на углу, площадь называли также «хлебной». На одной стороне росла молодая чинара, под которой расположился небольшой питьевой фонтан, на другой стоял полицейский участок, а дальше шла низкая стена – девочки обычно скакали перед ней через веревочки или же залезали на нее погрызть семечки.