Ускорив шаг, я дошла до двери винодельни. Внутри горел свет, но двойные двери были заперты. Я прижалась лицом к стеклу, пытаясь разглядеть кого-нибудь в дегустационном зале, но там никого не было. Я постучала. Никто не ответил. Постучала снова, на этот раз громче.

Через несколько секунд появился Генри, с удивлением в глазах переходя дегустационный зал от подвала к двери. Увидев меня, он быстро подошёл, открыл замок и толкнул одну из дверей.

— Сильвия?

— Привет, Генри.

— Заходи.

— Спасибо. Там ужасно холодно, — я зашла в ярко освещённое помещение, радуясь теплу.

Генри закрыл дверь за мной.

— Прости, если тебе пришлось долго ждать. Я был в подвале, а там трудно что-то услышать. Я не ожидал гостей, — он провёл рукой по волосам, что выглядело так по-детски, что прядки в беспорядке разлетелись. Его волосы были тёмно-каштановыми, с лёгкой сединой у висков, а на подбородке короткая щетина.

— Ничего страшного. Я только минуту тут постояла. — Я махнула варежкой в сторону парковки. — Просто гуляла и увидела твою машину. Решила зайти, поздороваться. Посмотреть, как идут дела.

— Всё хорошо, спасибо.

— У винограда был удачный год?

— Да, — кивнул он. — Думаю, будет хороший урожай.

После небольшой неловкой паузы я посмотрела в сторону подвала.

— Работаешь допоздна, да?

Он пожал плечами.

— Сейчас я больше сова, чем жаворонок.

— Я тоже, — хотя в моём случае это больше означало ночи, полные тревог и паники из-за хаоса в жизни.

— Вы только приехали? — спросил он, скрестив руки на груди.

Он был в джинсах, рабочих ботинках и серой рубашке с закатанными рукавами, открывающими сильные предплечья и крепкие запястья. На толстовке была дырка, через которую виднелась белая футболка.

— Да, мы приехали вечером. Не знаю, слышал ли ты, но мы с детьми переезжаем сюда. — После ещё одного неловкого момента добавила: — Мы с Бреттом расстались.

Он кивнул, выглядя немного смущённым.

— Я слышал от Эйприл, но не был уверен, могу ли упоминать это. Поэтому ничего и не сказал.

Я опустила взгляд, слегка пошаркав ногой по полу, прежде чем снова посмотреть на него.

— Эм… странно, если я скажу то же самое? Что я знаю о твоём разводе, но не уверена, могу ли об этом говорить?

— Всё нормально, — сказал он, неожиданно улыбнувшись, и уголки его зелёных глаз чуть сморщились. — Но, очевидно, если у нас когда-нибудь появится настоящий секрет, нам не стоит рассказывать его Эйприл.

Я тоже улыбнулась.

— Это точно.

Мы несколько мгновений стояли, глядя друг на друга с улыбками, и я вдруг почувствовала, как меня согревает изнутри. Мысль о том, какой секрет мог бы быть у меня и этого мужественного, чертовски привлекательного Генри ДеСантиса, неожиданно возникла в голове.

Это пробудило во мне что-то маленькое и трепещущее, едва заметное, но не менее реальное.

Генри

Я совсем забыл, какая она красивая.

Я не проводил много времени с Сильвией, старшей из дочерей Сойер, ведь она жила в Калифорнии все те годы, что я работал здесь. Но мы встречались и болтали несколько раз на разных мероприятиях. Она всегда казалась мне элегантной и доброй, может, немного сдержанно-дружелюбной, но не такой общительной, как Эйприл, Хлоя или Фрэнни, которых я знал гораздо лучше, потому что они жили или работали на ферме. Поэтому я немного удивился, что она сегодня вечером зашла сюда просто так, чтобы поздороваться.

Последний раз я видел её на свадьбе Мака и Фрэнни. Она с мужем сидела за нашим столом, но её муж оказался из тех, кто любит доминировать в разговоре. В тот вечер меня больше волновало то, что я наконец должен был объяснить отсутствие Рене. Я ещё никому не говорил, что она уже переехала. Но помню, что подумал тогда: Сильвия выглядела грустной. Потрясающей, как всегда, но грустной.

Однажды Рене устроила сцену из-за того, что я слишком долго говорил с Сильвией на рождественской вечеринке в Кловерли. Не только потому, что Сильвия была привлекательной, но и потому, что у неё было двое идеальных детей. Так что её лицо, по словам Рене, было лучше, чем у неё, а матка — тем более.

— Ты ведёшь себя глупо, — сказал я Рене в машине по дороге домой. — Она спросила меня про урожай этого года из-за влажной весны. Мы говорили о вине.

— Ты что, не считаешь её красивой? — обвиняюще спросила Рене.

На такой вопрос невозможно ответить правильно.

— Послушай. За все годы, что мы вместе, меня ни разу не привлекали ни чьё-то лицо, ни тем более чья-то матка, — ответил я.

И это была правда. Я никогда не изменял Рене и даже не задумывался об этом.

Но сейчас, стоя здесь и глядя на широко посаженные голубые глаза Сильвии, её щеки, порозовевшие от холода, и длинные светлые волосы, которые выглядывали из-под зимней шапки, я не мог винить Рене за её ревность.