Ури повернулся ко мне:

– Сначала идем смотреть на сорняки в пшенице. У одного иголки, как у крапивы, так что, даже если он на что-то годится, не хочу об этом слышать. Колючки застревают в автопропольщиках, а потом застревают во мне, когда я их чищу, а у меня кожи на все это не хватит.

Ури показал мне крапиву, выросшую рядом. Я натянул перчатки, чтобы изучить это растение. Листья у него были покрыты иголочками, похожими на стеклянные трубочки.

– Ну, вообще-то такие иголки могут оказаться полезными, – сказал я.

Я поднял голову. Он меня не слушал.

– То поле! – воскликнул он, указывая на вершину холма. – Пшеница полегла.

Он побежал по тропе. Я бросился за ним. С одного края поля почти до другого пшеница полегла – все росточки, хотя накануне они доходили мне до середины икры. Моя пшеница. Лежит.

Ури добежал до поля раньше меня. Он встал на колени, присмотрелся, зарылся в землю.

– Корневая гниль!

Я побежал быстрее. Корневая гниль убивает. Упав на колени рядом с Ури, я раздвинул стебли. Темная гниль ползла вверх по стеблям. Я копнул влажную почву. Корни расползлись в коричневую слизь.

– Это же наш хлеб! – взвыл Ури. – Почему?

Я закрыл глаза и вспомнил ответ из учебника – чтобы не взвыть следом за ним.

– Заражение, слишком много влаги, нехватка питательных веществ. Может быть много причин. – Я выпрямился, пытаясь увидеть закономерность. От слишком быстрого движения у меня закружилась голова, но как только зрение пришло в норму, я увидел причину. – На первый взгляд, зараза пришла с водой. Видно, что гниль распространяется вниз по склону.

– Остановить можно? Если остановить воду?

Я мог только пожать плечами.

Он связался с Венди, дежурившей у насосов. Я руками выкопал несколько растений и побежал к лаборатории, вспоминая Зерновую войну, увядающие поля на нашей семейной ферме. Там был вирус. Здесь – корневая гниль. Вирус был искусственно создан. Здесь была естественная причина. Но оба заболевания были смертоносными.

К тому моменту, как я получил результаты, Ури с Венди Полстопы уже направили роботов копать канаву прямо через поле, чтобы поливочная вода не могла сочиться вниз по склону. Яд в почве убил растения. Он разъел клеточные мембраны, так что клетки лопались, словно мыльные пузыри. Мы с Рамоной пытались найти средство, которое нейтрализовало бы яд или не давало корешкам его поглощать.

Джилл вернулась с обхода полей. В ее темных глазах стыла тревога. Она брала с собой датчик с зондом, определяющим яд, чтобы проверить, распространяется ли он. Пока он был только на одном участке, но если мы начнем полив или пойдет дождь, то он точно распространится.

Мы не прекращали работу и после заката. Обсуждали, не могли ли обработка почвы или полив вызвать какой-то дисбаланс. Мы тревожились, что завезли болезнь с Земли, несмотря на все наши усилия по обеззараживанию.

На этот раз я лег в постель позже Паулы. Я лежал, не прикасаясь к ней, но так близко, что ощущал тепло ее тела. Она мерно дышала. Сладковато-горький аромат воздуха и уханье ящериц не давали ощущения дома, но и Земля уже давно перестала ощущаться домом.

Я познакомился с Паулой, когда пошел смотреть пьесу ее отца, доктора Грегори Шэнли, посвященную тому, как неправильные приоритеты вызвали в 2023 году катастрофическую астму, – многие называли пьесу изменнической из-за критики не только правительств, но и «зеленых». Я пошел на нее потому, что это был благотворительный сбор на «Новую Землю» (как тогда она называлась) – проект, финансировавшийся частными лицами и нацеленный на отправку колонистов на далекую планету. Она дежурила за одним из столов в театральном фойе – и, конечно же, я знал, кто эта миниатюрная молодая женщина. Ее отец с детства готовил ее к тому, чтобы возглавить эту колонию, что многие критиковали чуть ли не больше, чем сам проект.

На видео она всегда казалась серьезной, может, даже тихоней – но, когда я подошел к столу, она смеялась и разговаривала с окружающими, а увидев меня, протянула руку:

– Рада, что вы смогли сегодня прийти. Я Паула Шэнли.

– Октаво Пастор.

Она обвела рукой окружающих.

– Мы говорили… я говорила… что понимаю: мы можем потерпеть неудачу и можем погибнуть, но все равно это стоит сделать.

– Скажи это родным Гольца, – буркнул кто-то.

Эрно Гольц хотел стать добровольцем, но его семья добилась превентивного тюремного заключения, чтобы он не смог покинуть Землю.

На самом деле Грегори и Паула были персонами нон-грата уже в нескольких странах.

– Некоторым трудно понять, – сказала она. – Мы – будущее человечества, и у нас есть наш долг.

– А я могу стать добровольцем? – спросил я.

Она заглянула мне в глаза, проверяя, серьезно ли я говорю. А потом она кивнула и потянулась за какими-то бумажками. Я думал, что, возможно, смогу помогать в какой-нибудь научной комиссии, но чем больше я узнавал об этом проекте, тем больше мне хотелось отдать ему всего себя.