– Нам не нужна месть, – возразил Зеленка. – Нам нужен мир.

– И получим мир, – процедила Сосна сквозь зубы, – когда победим.

Чтобы решить этот вопрос, мы созвали срочное совещание в оранжерее, рядом со стеной. Мари возглавила группу, выступающую против настоящих стрел. Сосна назвала их «дипломатами», что прозвучало как оскорбление. Стивленд не мог определиться с тем, чего он хочет. В конце концов мне надоел бесполезный ор, и мы решили, что каждый будет решать сам за себя. Так что кто-то стрелял настоящими стрелами, а кто-то тупыми. Эффект был примерно одинаков. Сосна какое-то время развлекалась тем, что метилась горящими стрелами за пешеходный мостик. В итоге кто-то из опытных охотников сказал ей, что если она и дальше будет промахиваться, то стекловары определят соотношение дальности и меткости, как это сделали горные пауки, и мы лишимся преимущества.

Такая ситуация держалась пять дней. Мы время от времени стреляли в стекловаров, пытающихся подкрасться к стене. Обученные летучие мыши относили сообщение Монте и проводили разведку – оценив ситуацию, мыши стали требовать в три раза больше еды за вылет. Все смотрели на меня, ожидая указаний.

Что бы сделал фиппокот? При нападении сов и пауков фиппокоты убегают и прячутся. Они зеленые. Они умеют замирать неподвижно. Они способны в считаные секунды вырыть нору. Могут прыгнуть достаточно высоко, чтобы приземлиться в ветвях дерева. Способны соскользнуть по мокрому травянистому склону быстрее катящегося мяча. А мы, большие фиппокоты, оказались в ловушке, не имея возможности убежать и спрятаться. Мне положено было руководить, но я не знала, что делать: я умела только быть веселой, услужливой, игривой и мягкой. И какой в этом был толк? От меня не было никакого прока.

Стекловары принялись барабанить и петь сутки напролет, донимая нас, – и к тому же орали друг на друга. Наши дети ныли из-за того, что из города нельзя выйти и что шум не дает спать, – что было правдой. Бесконечный, сотрясающий мозги шум – стекловары были намерены нас мучить. Дети изготовили беруши. Мы, взрослые, размышляли о том, что делать, и слишком много спорили. Опытные охотники и Стивленд вели наблюдения: общественный уклад, питание, методы боя. И мы собирали знания, но недостаточно быстро. Мы не сможем вечно сидеть в городе. Мы просто сбрендим.

Этим вечером дело почти дошло до драки.

– Пора поубивать музыкантов, – заявила Сосна на заседании комитета.

– Этот шут и стекловарам не дает спать, – отметила Маргарита.

– И что с того? – сказала Сосна. – Хочешь, чтобы я их пожалела?

– Мы способны выживать в трудных условиях, – провозгласил Карл.

– Какие еще трудные условия? Это пытка! Пытка для меня, для моих детей, для всех!

– Точно, ты просто бесишься, – прошептали в зале.

– Кто это сказал?

Сосна вскочила на ноги, прожигая взглядом сидящих на скамьях. Кто-то захихикал.

– Не выставляй себя дурой, – посоветовал Сосне Карл.

– Я не дура!

Опять хихиканье. На этот раз к нему присоединились и некоторые члены комитета. Судя по лицу Сосны, она поняла, кто именно, и шагнула в ту сторону. Пора быть веселой и услужливой, используя мой единственный талант.

– Ну что ж! – сказала я, вставая. – Я поддерживаю Сосну. Ну, я о чем: разве кому-то не хочется убить музыкантов? Подайте голоса – чисто совещательные, – кто за, кричите ура и топайте ногами. Ну-ка, слушаем! – Подавляющее большинство за. – Музыка вас бесит? – Крики и топот. – Сосна выразила наше общее мнение, так? – Крики и топот. – Спасибо, Сосна. Именно это мы и хотели услышать.

Я первая начала ей хлопать, садясь на место. Вид у нее был обескураженный, но она тоже села.

Най редко выходил из пекарни и не разговаривал ни с кем, кроме Стивленда. Коты в ящике покрылись гнойными язвами, и запах от них беспокоил котов в городе. Наши посадки разграблялись или страдали от недостатка ухода, но хорошо хоть, что стекловары не поджигали Стивленда. Мы отправляли им записки, привязанные к тупым стрелам, призывая дружить. Они смотрели на бумажки, но если и умели читать, то не желали этого делать. И что нам оставалось?

Мои листья завершают еженощный разворот к востоку в ожидании восхода. Поступающая от корней вода и высокая влажность ночного воздуха вызывают гуттацию: вода выступает из устьиц, словно поддельная роса. У меня болезненно высок тургор – и при этом меня тянет поникнуть. Война – это катастрофа, одновременно потоп и засуха.

Глазами рощи за рекой я вижу музыкантов-стекловаров: их тела излучают инфракрасный свет в ночной прохладе. Они прерываются, чтобы полакать воды, а потом неохотно берутся за свои барабаны и возвышают голоса в очередной шумной песне. Это – мелкие стекловары, из касты работников. «Сверхурочно-работники», – подсказывает мой корень юмора, и эта шутка содержит истину. Им хочется спать, но, когда солнце взойдет, их отправят на поля собирать корни тюльпанов. Сейчас не время сбора урожая, так что тюльпаны возмущены.

Если на то пошло, то они готовы собирать любую пищу, неважно, наступил ли ее сезон, – и тем самым порождают все большее возмущение. Ущерб, который они наносят жизни нашей долины, весьма прискорбен, но не менее прискорбно и то, что работники едят только то, что не употребили в пищу крупные касты. Паразиты и хозяева – это распространенные биологические отношения, но в данном случае паразитизм имеет место внутри одного вида, а не между разными видами – что извращает мутуализм и является варварством.