Как и я, в то время. Думаю, часть меня этого хотела. Это были не первые и не последние мысли о самоубийстве, которые посещали меня в жизни. Не раз я думала о том, насколько проще было бы умереть, чем жить.

Остальные члены моей бригады отошли подальше от нас. Как будто один только разговор о Приге мог вызвать его появление, и они могли избежать его гнева, просто не принимая в нем участия. Чертовы дураки, все они. У Прига было более чем достаточно гнева, чтобы обрушить его даже на тех, кто его не заслужил. Хардт шагнул вперед, держа в своих гигантских руках два свертка ткани. Он протянул их Джозефу, и мы оба увидели, что это бинты, и в основном чистые.

Я думаю, что отказалась бы от них, оттолкнула бы Хардта и страдала бы в угрюмом молчании, за которое была известна. Я не доверяла ни ему, ни его брату. Я никому не доверяла. Даже Джозефу. После его предательства на башне. Он был моим самым старым другом, моим единственным другом, но я не могла забыть, что именно он застал меня врасплох. К счастью для всех нас, Джозеф был не таким, как я, и легче доверял. Он с улыбкой и кивком взял бинты и начал перевязывать мои кисти и предплечья. Я сидела, уставившись в никуда и позволяя ненависти, усталости и боли сковать меня изнутри. Есть удовольствие в оцепенении, в том, чтобы отгородиться от мира и ничего не чувствовать. С этим может сравниться только боль от возвращающихся эмоций.

Изен подошел ближе, выбрал место на полу, которое выглядело чуть менее каменистым, чем остальные, и сел. В углу пещеры горел маленький фонарь, и в его мерцающем свете я разглядел, что его лицо покрыто царапинами и коростой. Остатки синяка под глазом. Он всегда залечивал одну-две раны. Я подумала, что это делает его суровым, загадочным, может быть, даже немного опасным.

— Итак, кто вы? — спросил Изен.

И тогда я сообразила, что никогда не называла своего имени. За три месяца, проведенных в чреве Ямы, я ни разу не произнесла своего имени, и до тех пор никто не спрашивал меня о нем. В наши дни я не смогла бы купить такую анонимность. Мое имя известно далеко за пределами этого континента. Оно известно далеко за пределами земных языков. В наши дни даже боги знают мое имя, а это не то внимание, которого ты хочешь. Поверь мне. Но тогда я была никем, и никто не знал, кто я такая.

— Джозеф Йенхельм. — Джозеф протянул руку. Изен пожал ее, и они обменялись рукопожатием, и Хардт быстро последовал за ними.

— Изен, — сказал младший из них. — И это мой брат Хардт.

Все взгляды обратились ко мне, когда Джозеф закончил обматывать бинтом мою левую руку и принялся за правую. Руки мучительно саднило, и мне было уже все равно, знает ли кто мое имя. Я вздохнула и прислонилась к костлявому плечу Джозефа.

— Эскара Хелсене, — ответил за меня Джозеф. — Не позволяйте ее немногословности одурачить вас. Она может быть довольно сладкой, если вы сможете не обращать внимание на ее горечь.

Вот ублюдок! Я должна была разозлиться на его слова. Я, конечно, злюсь, когда думаю об этом сейчас, но я была такой уставшей, что просто бодрствовать было выше моих сил. Мои воспоминания об этом разговоре размыты, и пропущенные слова стерлись, как мимолетный сон, оставив лишь смутные впечатления, как доказательство того, что это когда-то было.

— Кем вы были? — спросил Изен. — До всего этого. — Он не спросил, за что мы оказались здесь. Было невежливо расспрашивать о чьих-то преступлениях.

Тогда я схватила Джозефа за руку, несмотря на боль, которую это причинило мне. Кем бы они ни были, Изен и Хардт были терреланцами. Врагами! Ни им, ни кому-либо другому не нужно было знать, что мы с Джозефом были Хранителями Источников в империи Орран. Оглядываясь назад, я понимаю, насколько проще могла бы быть моя жизнь, если бы я доверяла братьям. Если бы я сказала им, кто я такая. Возможно, если бы я это сделала, мы все были бы живы. Но нет, я была скрытной стервой, для которой доверие становилось все более чуждым понятием. И, кроме того, переосмысление прошлого ничем не отличается от предсказания будущего; это дурацкая игра, в которой нет победителей. Время бежит вперед, и даже хрономанты не могут изменить этот непреложный факт. Хотя я знаю нескольких, кто пытался.

— Солдатами Оррана, — пожал плечами Джозеф и похлопал меня по рукам, чтобы ослабить хватку.

Изен кивнул, но Хардт нахмурился. Из них двоих Хардт всегда был умнее. Он видел то, чего не видел никто другой. Иногда я спрашиваю себя, мог ли он заглядывать в сердца людей, узнавать их намерения раньше, чем это делали они сами. Это была особенность этого человека, на которую я со временем стала полагаться, снова и снова.

— Вы слишком молоды для того, чтобы быть солдатами, — сказал Хардт, не сводя с меня пристального взгляда. Ему не нужно было напоминать, что я все еще девочка, к тому же хрупкая. Было более чем очевидно, что я никогда раньше не держала в руках меч, не говоря уже о том, чтобы размахивать им в бою. Честно говоря, я также походила на солдата, как козел — на летуна.

Я почти слышала ответ Джозефа. Без сомнения, он сказал что-то дипломатичное. Он всегда был дипломатом и заставлял других смеяться и чувствовать себя непринужденно. Когда я открыла глаза, то увидела Хардта, сидящего рядом со своим братом, а между нами на земле лежал грубый набор игральных костей. Я не могла сказать, как долго я спала, но определенно достаточно долго, чтобы пустить слюни на плечо Джозефа и почувствовать во рту привкус, который наводил на мысль, что я жевала покрытые волдырями ноги. Я никогда не понимала, как всего несколько минут сна могут вызвать такой неприятный привкус.