Он снял с приколоченной к стене облезлой деревянной вешалки свою куртку и перевесил ее на вешалку для полотенец в совмещенном санузле. Прежнего хозяина квартиры явно одолевала тяга к усовершенствованию своего жилища. Однокомнатная хрущевка — не самый благодатный материал для такого рода преобразований; она проста и самодостаточна, как булыжник, и, так же как булыжник, ее легче разнести на куски, чем усовершенствовать. Однако деятельный абориген, занимавший эту малогабаритную пещеру много лет назад, явно не хотел сдаваться. Не имея, по всей видимости, ни достаточного количества денег, ни вкуса, ни особого ума, он тем не менее делал что мог. За окном кухни Глеб обнаружил полусгнивший деревянный ящик, служивший когда-то заменой холодильнику; над дверью между прихожей и комнатой красовалась, грозя обрушиться на голову, неуклюжая самодельная антресоль, запиравшаяся на проволочный крючок. Зеркальная дверь кухни была переставлена в прихожую — надо полагать, чтобы прихорашиваться перед выходом из дома, а дверь санузла, когда-то открывавшуюся наружу, переставили таким образом, что теперь она открывалась вовнутрь. Это экономило место в прихожей, хотя и затрудняло маневры в сортире. Впрочем, танцевать лезгинку между ванной и унитазом Глеб все равно не собирался, а открывающаяся вовнутрь дверь этого популярного в народе помещения его вполне устраивала: она позволяла, сидя на краю ванны, видеть всю прихожую.

Погасив в квартире весь свет, Глеб уселся на округлое ребро старой чугунной ванны и стал ждать. То обстоятельство, что так можно просидеть всю ночь и в итоге ничего не дождаться, его не беспокоило: ему случалось просиживать ночи и в куда менее уютных местечках, не имея возможности даже пошевелиться.

Он сидел в почти полной темноте, глядя на смутно белеющий в дверном проеме прямоугольник противоположной стены. Дверь в комнату была плотно закрыта, и свет в прихожую проникал разве что через дверной глазок. Слепому такого освещения было достаточно; когда глаза окончательно привыкли к темноте, он начал различать даже трещины в штукатурке, которые складывались в какой-то простенький и вместе с тем затейливый рисунок, наподобие японской гравюры. Изучая детали этого графического произведения, Глеб размышлял над вопросом, не дававшим ему покоя все последние дни: как, черт возьми, проникнуть в квадрат Б-7?

Судя по тому, что он знал об этом квадрате, задачка была не из легких. Конечно, агент по кличке Слепой мог дать сто очков форы любому из тех, кто пытался исследовать заколдованный квадрат до него. Но ведь там, в лесу, тоже сидели не новички! Да и много ли проку от профессиональных навыков, когда надо незамеченным пройти через участок леса, охраняемый снайперами? Ты со своим хваленым кошачьим зрением будешь красться в темноте от дерева к дереву, толком даже не представляя, в какую сторону идти, а он будет сидеть в уютном гнездышке из сосновых ветвей, наблюдать за твоими ухищрениями через инфракрасный прицел и неторопливо выбирать на твоем теле местечко, куда всадить пулю. А когда эта игра ему надоест, он спустит курок, и ты умрешь, даже не услышав выстрела…

Покрытая фосфоресцирующей смесью минутная стрелка часов описала три четверти круга. По дороге она растеряла весь накопленный запас, потускнела и практически перестала светиться, но Глеб продолжал ее видеть. Время шло, и его начали понемногу одолевать сомнения. В тот самый миг, когда он уже почти решился сходить на кухню и посмотреть, не вернулась ли машина наружного наблюдения, на лестнице послышались осторожные шаги. Сиверов недобро улыбнулся в темноте: Якушев не обманул его ожиданий. А задержка объяснялась либо тем, что майор заплутал в незнакомом ему лабиринте дворов, либо обыкновенной осторожностью, которая вынудила его битых полчаса торчать внизу, глядя на темные окна и гадая, дома ли его старый приятель и напарник, любитель пионерских развлечений наподобие рисования" зубной пастой на чужих физиономиях…

Он прислушался. Нет, ошибки быть не могло: шаги на лестнице звучали вот именно осторожно, как будто поднимавшийся человек старался производить как можно меньше шума. Так может двигаться загулявший супруг, тешащий себя надеждой, что жена уже уснула, и старающийся ее не разбудить. Однако Глеб чувствовал, что звучащие снаружи шаги принадлежат вовсе не гуляке, крадущемуся домой после визита к чужой жене, и ничуть не удивился, когда они стихли прямо перед дверью квартиры. Спустя секунду противно задребезжал старый электрический звонок. Под этот шум Глеб встал с края ванны и, неожиданно для себя приняв новое решение, переложил пистолет в левую руку. Когда в дверь позвонили вторично, он взял лежавший на крышке унитаза кухонный нож, которым до этого резал пленку.

В дверь опять позвонили — длинно, нетерпеливо.

— Никого нет дома, — одними губами произнес Сиверов и снова недобро усмехнулся.

— Ладно, подождем, — словно в ответ на его слова, негромко пробормотали за дверью.

Вслед за этим послышались скребущие, царапающие звуки: гость явно не собирался торчать в подъезде и решил подождать хозяина в тепле и уюте, развалившись в удобном кресле, с пистолетом на колене… Глеб мысленно ему посочувствовал, поскольку кресла в квартире не было, а хозяин, наоборот, был.

Гость возился с замком целую минуту, из чего следовало, что по части взлома он не мастер. Если бы в двери стоял замок посерьезнее, ему, наверное, пришлось бы возвращаться к машине за монтировкой. Но примитивный механизм, которым запиралась квартира, можно было отпереть ногтем, и взломщик наконец справился с задачей: замок щелкнул, капитулируя, и дверь приоткрылась, впустив в темную прихожую поток света с лестничной площадки.

Заказанная всего неделю назад партия стрелкового оружия прибыла с удивительной и даже слегка удручающей оперативностью. Ей-богу, можно было подумать, что поставщик уже давно держал ее наготове, дожидаясь, когда же, наконец, Василий Николаевич соберется сделать крупный заказ. Как будто ему, поставщику не терпелось узнать, чем кончится вся эта история с квадратом Б-7…

Поймав себя на этих мыслях, Зимин сердито поджал губы. Никто не осмелился бы упрекнуть Зяму в трусости и малодушии; раньше он и сам не подозревал о наличии у себя таких качеств, а вот поди ж ты! Стоя над вскрытым ящиком, внутри которого маслянисто отсвечивали покрытые заводской смазкой вороненые стволы, и анализируя свои ощущения, Василий Николаевич пришел к весьма неутешительному выводу: он таки боялся соваться в этот проклятущий квадрат, где до него уже сгинуло столько народу. И какого народу! Один Костыль с ребятами чего стоил…