Сократ весь ясен, как ночь,

Полная светлячков.

22

ПОНЕДЕЛЬНИК

Мы пробыли недолго за мостом Пресале. Шли пешком до того высокого места долины, где хотели увидеть убежище, вырытое немцами в сорок четвертом году. Когда мы остановились на вершине холма, старик, сопровождавший нас, указал на громадную стену скалы в направлении Виамажжо и сказал: «В одну из ночей августа свет луны падает таким образом на эту стену, что освещает своим отражением всю долину и тогда возникает то, что мы называем „рассветом луны“».

Бывает вечерами, перед сном

Я жду кого-то, сидя неподвижно

На лавке. С террасы видно мне

Внизу реки долину,

И кажется, что должен друг зайти,

Родня, прохожий, звонок, в конце концов,

Иль телеграмма.

Но лишь вода в реке, скользя по камням,

Со мною хочет говорить.

25

ЧЕТВЕРГ

Я бросил восхищенный взгляд на маленький городок, заключенный в стенах монастыря Баденхаузен в 10 километрах от Тюбингена, где серое солнце проливает на остроконечные крыши теплый дождь, который мне напомнил сказочную Грузию и лучезарные глаза Параджанова в свободных домашних туфлях на ногах. В монастыре листья столетней липы шевелились под тяжестью голодных пчел.

28

ВОСКРЕСЕНЬЕ

В дверь постучал нищий, так мне во всяком случае показалось, в запыленной одежде и с залатанной сумой наперевес. Замечаю, что на ногах у него старые веревочные сандалии. Приглядевшись внимательно, вижу, что во всей его фигуре есть что-то монашеское, он мог бы оказаться, к примеру, монахом с Востока. Открывает свой старый мешок и вешает его на террасе. Показывает мне малюсенькие лимоны, предлагая сделать из них лимонад. Потом усаживается на свой растрепанный ковер и начинает длинную речь на своем языке, который, неизвестно почему, мне понятен. «Если не задавать вопросов, то тогда на тебя не посыпятся бесполезные ответы. Нужно говорить не спрашивая и давать словам слетать с губ. Наполнить воздух этими звуками и музыкой дыхания. Это неправда, что слово имеет лишь тот смысл, которому нас научили. Слово — это прежде всего звук, производимый инструментом, которым и являемся мы. Отнимите весь смысл у слов и слушайте только звуки, которые слетают с наших губ. Двигаться, перемещаться, излишне жестикулировать — это и создает суету жизни. Увы, и сама мысль порождает движение, но ведь надо бы спросить себя при этом: куда идем? Оставайтесь неподвижными, пусть мир движется вокруг вас, пусть фрукты сами катятся по полу и по лестнице. Пусть все рождается ветром и перепадами тепла. Наша конечная цель — лишь внутренняя неподвижность». Он поднимается, медленно складывает свой ветхий коврик, укладывает его в мешок и уходит, но сразу же возвращается как-будто что-то забыл. «Я возвратился попрощаться с самим собой», — говорит и несколько мгновений молча смотрит на то место, где недавно сидел на ковре.

29

ПОНЕДЕЛЬНИК

Один сведущий человек повез меня посмотреть буковую рощу на высоте 1200 метров. Если выпадут и другие годы жары, бук исчезнет с гор Монтефельтро. Потому что деревья не смогут забраться на облака в поисках прохлады. Так я узнал, что на протяжении веков было много переселений деревьев: какие-то из них искали свежести, а другие — более теплый воздух. Часто и люди шли за деревьями.

…Я добрался до света в низине,

Будто муха до лакомой ложки.

И сижу в траве моих мыслей.

Они падают с губ, между тем

Как глаза наблюдают

Облака плащаницы белой.

Так случилось теперь, что Мареккья —

Вода жизни моей.

Река небо выводит гулять,

И катает как камни до моря

Кости мира.

Вода гор между пальцев струится,

Точно бьется в руках рыба в страхе,

Постепенно становится тоньше

Подвенечного тюля невесты,

И лицо мое в ней отразится.

31

СРЕДА

Все интересы моей жизни и мои радости — теперь я в этом уверился — составляют короткие путешествия по долине вместе с Джанни. Мы приезжаем с ним в покинутые городки, чтобы собирать забытые шумы: влажный скрип подгнившего дерева, обрывки ржавых звуков, может быть, журчание умирающей воды. В общем, это смесь старинных отзвуков, поглощенных застывшим воздухом или движимых легким дыханием травы, когда она выпрямляется, чтобы стряхнуть с себя иней. В этом подобии музыки, которое почти не слышат уши, способные различать лишь взрывные и отскакивающие звуки современной жизни, гнездится мое детство. Следуя мощеной дорогой, проходящей перед кладбищем в Таламелло, пришел в рощу столетних каштанов. Свет пожелтевших листьев и тех, что покрывали землю, заворожил меня. Мне показалось, что я был уже в этом месте много лет назад. И вдруг я вспомнил, что спрятал когда-то пуговицу от военной формы в старую щель ствола. Тогда стал внимательно оглядывать все стволы и шарить гвоздиком в самых глубоких отверстиях. В одном дупле, засыпанном землей и кусочками камней, на самом дне и правда отыскал металлическую пуговицу старой военной формы. На какое-то мгновение увидел себя офицером австрийской армии на площади в Пеннабилли во время охоты на Гарибальди, когда он прятался в Сан-Марино. И в памяти прозвучал зовущий меня голос: «Альберт».