— Тогда много кто съехал, — глядя прямо перед собой, как можно тверже проговорила я.

— На рассвете? Когда о смерти господина Фирста, собственная квартира которого была рядом с вашей, еще никто не знал?

— Я собиралась съехать. Об этом знали управляющий и соседи. О том, что случилось с хозяином я узнала после.

— У вас ладони влажные и руки, как лед, как в столовой, когда я сказал, что вы попались. Вы боитесь меня, Элира?

— Это ваши вопросы?

— Нет. А вот теперь вопрос. Вы позволите за вами ухаживать? — губы коснулись виска, в ушах зашумело.

Орвиг обернулся. Прервавшись на полуслове, он буквально выдернул меня из когтистых кошачьих лап.

— Лансерт, вы негодный кавалер. Если видели, что даме дурно, можно было сказать об этом, а не пользоваться случаем, чтобы лишний раз ее приобнять!

Затем меня усадили в экипаж, который оказался совсем рядом, а на виски легли прохладные пальцы целителя, мгновенно унимая и шум в ушах, и озноб. Горчичные глаза Орвига на мгновение сделались травчато-зелеными, он опустил руки и приложил палец к губам. Будто открыл мне секрет, или уверял, что сохранит мой.

Последовавшие дни были так похожи на те, что я провела в поместье в самом начале своего приезда, что мне начинало казаться, будто время не только остановилось, но и бросилось вспять. С небольшой разницей: в гостиной, где я привыкла прятаться, добавилось мебели, и оттуда, еще из столовой, да и по дому вообще, стали чаще слышатся голоса и смех. Как сейчас. Лексия и Орвиг.

Глядя на них можно было бы решить, что раньше они были парой и до сих пор сохранили тепло. Может и так, не мне судить, но однозначно и точно их связывало нечто большее, чем телесная близость или старые чувства — общая тайна. Она, вернее он, словно стал призраком в собственном доме. Не зря я вспомнила первые дни здесь.

Мой же личный распорядок ни капли не изменился. Значит ли это, что Алард Эдсель сам делал так, чтобы мы сталкивались, и стоило ему перестать, как все вернулось в прежнюю колею?

Писем стало меньше, и я тянула с ними, как могла. Подносила конверты к кристаллу на подставке по два раза, раскладывала из них пасьянсы или сидела за столом и возила самописцем по бумаге, стопку которой нашла в одном из ящиков, рисуя плетистые розы, профили, птиц с вычурными хвостами или тренируясь в каллиграфии, которую терпеть не могла в детстве. Ждала ощущения взгляда, что коснется плеч и шеи, как мягкое жемчужно-розовое кружево. То, что теплее, чем кажется.

Сегодня руки жили сами по себе. Из штрихов и точек на бумаге вдруг проступил женский лик среди облаков и молний. Я скомкала рисунок, бросила бумажный шарик в корзину под столом и встала. Стул скрипнул, проехав по полу ножками, но мне больше не приходилось беспокоится, что из зеркала за колонной на меня посмотрит чудовище. Там не было зеркала. Вместо него в арке барельефа висел портрет красивой леди в старинном платье, с затаенной печалью в больших тепло-карих глазах.

Я немного постояла, будто эти минуты, и так растянутые донельзя, что-то изменят, и взгляд появится, но нет. Теперь это стало случайным явлением, не привязанным ни к месту, ни ко времени. Поймав его, я замирала, где бы ни была и чем бы ни занималась в тот момент. Еще не прикосновение, предчувствие, тень тепла, если у тепла бывают тени. Кажется, я схожу с ума. Или скучаю.

В гостиной рассмеялись. Звук вывел меня из состояния затаенного ожидания, я развернулась и пошла прочь от стола, в свою комнату. Мне было жаль старого дивана с вытертой обивкой и уютными подушками. Он куда-то делся. Его заменили другим гарнитуром и другим столиком, сменили шторы, расстелили на полу тонкий бежевый ковер и убрали большинство кадок с цветами, выселив их наружу. Гостиная изменилась до неузнаваемости. И комнаты наверху, где я не бывала, должно быть, тоже. На третьем этаже, например, больше похожем на мансарду. И у моря. Я еще ни разу не была у моря.

Войдя к себе, я сменила синее служебное платье на легкую блузу и юбку и прихватила шляпку. Это все Орвиг. Всучил, заявив, что шляпка как раз и есть самое лучшее средство от обмороков на солнце.

Сегодня было ярко. Выходя, я кивнула нежащейся в солнечных лучах фонтанной деве и, шурша гравием, направилась к воротам. Взгляд скользнул в сторону, на ведущую к обрыву тропинку, но я дернула его обратно, как щенка за поводок. Этот запрет я не нарушала. Могла остановиться и постоять на дорожке, но не ходила туда одна …

Ноги замерли сами. Луч скользнул или ветер качнул волосы на затылке? Тень тепла. Очередное мое сокровище, как розовая шаль, что прячется в чемодане с травами, так и завернутая в хрусткую бумагу.

Пропало…

Я аккуратно прикрыла створку ворот и решительно зашагала направо по дороге. Кроны деревьев быстро сомкнули изумрудную арку ветвей над головой и в шляпке больше не было нужды. Я ослабила ленту и оставила головной убор болтаться за спиной, как часто делала в детстве. Мне нравилось побежать, чтобы шляпка подпрыгивала, стуча по лопаткам, и подгоняла нестись быстрее, особенно если дождь.