Потом Дияла посадила будущую невестку на повозку, которой сама и управляла, и поехала в город, думая о том, что этой никудышней девчонке, как бы там ни было, очень повезло.

Путь в Ниневию был не близкий — если не спеша, то часа три. И все это время они молчали. Только когда показались сиятельные стены столицы Ассирии, напомнившие Дияле, что скоро они будут дома, она принялась с горечью и с болью в голосе давать наставления, попутно объясняя, с чем связан ее внезапный приезд:

— Ты зла ни на кого не держи. В жизни всякое бывает… Знаю, несладко тебе пришлось, но все лучше, чем под забором как собаке. Брата хоть помнишь? Варду моего? Он ведь еще прошлой осенью вернулся с обозом раненых из Табала. Стрела ему в шею вошла. Вроде и вытащили стрелу, и обещали его на ноги скоро поставить — куда там. Гнить стал заживо. Не может ни говорить, ни есть толком. Только жестами с ним и общаемся.

Весной ему вроде лучше стало… даже из дома вышел. Я отвезла его на реку: очень уж хотел в реке поплавать, говорил, легче станет. Ему, и правда, полегчало, но только на один вечер, а ночью он как будто гореть стал изнутри, весь потом изошел. Две недели поили его целебными травами, обкладывали мокрыми простынями, чтобы сбить жар… С тех пор он почти не встает. Кашлял поначалу немного, потом все чаще и чаще. А как закашляется — страшно становится… Кровь горлом идет, да порой так обильно, что каждый раз боимся, как бы не в последний… Знобит все время. К спине ухо приложишь — одни хрипы и слышны.

Два дня назад он подозвал меня к постели. Сам дрожит весь, на меня смотрит, а губы твое имя шепчут — сказать же ничего толком не может…

Спрашиваю: «Увидеть ее хочешь?» — Кивает.

Спрашиваю: «Зачем? Забыть тебе ее надо». — Замотал головой. Упрямец.

Я ему: «И что ты с ней будешь делать? Уж не жениться ли собираешься?» — пошутить хотела. А он — всерьез. Кивает: «Да, хочу…»

И что я должна была ему сказать? Думала: переспит, забудет. Не помогло. Вчера опять напомнил. Когда, спрашивает, привезешь Агаву, не хочу умирать, пока ее не увижу, пока не женюсь на ней.

Вот я сегодня затемно и отправилась за тобой.

Как приедем, ты к нему подойди, об Арице не вспоминай… о сыне — тем более. Варда о нем не знает, да и не надо ему этого. Свадьба на днях. Он торопится. Обряд совершим по нашим обычаям. Платье у Шели возьмем… Помнишь еще Шели?

— Помню, — тихо сказала Агава; теперь она думала только о том, чьей женой станет после смерти Варды; если, конечно, не выбросят на улицу. Что, если таки отдадут Арице? И от одной этой мысли ее сердце забилось от счастья. Она спросила: — Арица знает о том, что у него есть сын?

Дияла посмотрела на нее недобро.

— Об Арице забудь. Его отец прогнал из дому в тот же день. Тебе сейчас о Варде заботиться надо…

А помолчав немного, добавила строго:

— Думаешь, я не знаю, почему ты назвала сына Арицей? Что, забыть его не можешь? Получается, возьми тебя Варда силой, тогда в Тиль-Гаримму, ты сейчас бы его любила?

Агава вдруг огрызнулась:

— Варда родных моих убил, я за это его любить должна?

— На войне всякое случается, — спокойно ответила Дияла. — Не он, так его бы.

— Ты спрашивала — помню я Шели? Как ее можно забыть! Она все еще встречается с тем торговцем с рынка?.. Или, постой, в последний раз когда я ее видела, она подцепила какого-то сановника, видного такого, в дорогих доспехах…

— Ты бы язычок свой прикусила, — не на шутку рассердилась Дияла. — Будешь трепать им — я его быстро укорочу. Только блеять будешь.

Она и раньше слышала о похождениях Шели, но предпочитала делать вид, что все это происки завистников, пытающихся таким образом опорочить имя ее отца. Но то, как об этом говорила Агава, было похоже на правду. Только бы об этом не узнали ее родные. И Дияла снова пожалела о выборе, который хотел сделать ее старший брат, подумала: «От этой девчонки одни неприятности. Ох и намучаемся мы с ней».

Тем временем они оказалась на развилке, где свернули на широкую мощеную дорогу, ведущую к северным воротам Ниневии.

— Кто-то едет, — с опаской сказала Дияла, увидев вдали облако пыли. — Подождем лучше в сторонке. Вокруг никого, мало ли что.

Агава и сама не понимала, что на нее нашло и почему она решила выдать тайну Шели. Вот уж кто меньше всего заслуживал ненависти. Но коли так вышло, говорила себе рабыня, пусть эта заносчивая уродина знает, что и у нее есть своя гордость и не стоит ее во всем поучать, а тем более обвинять, будто она какая-то продажная девка.

— О боги! — вдруг прошептала Дияла, всматриваясь в приближавшуюся к ним повозку с коврами, в ее возничего и человека, сидевшего рядом с ним.

Это были Арица и Мар-Зайя.

10

Лето 683 г. до н. э.

Столица Ассирии Ниневия

Сначала Агаву купали.

В самой настоящей ванне из глины, покрытой тонким слоем асфальта20, наполовину врытой в землю. Воду привезли с реки.

Принесли туалетные принадлежности: ложечку для чистки ушей, пинцет, ножичек и зубочистку — что-то из дерева, что-то из кости, что-то из бронзы. Старая рабыня показала, как надо чистить зубы: обернуть указательный палец тканью, обмакнуть в зубной порошок из пемзы вперемешку с винным уксусом.