Мне нужно было на лёд. Срочно. Мне просто нужно было кататься.

Я не сразу понял, что мои руки дрожат, пока Рози мягко не взяла их в свои ладони.

— Пойдём, — прошептала она.

Я последовал за ней, держась за её руку, словно за спасательный круг.

Не понимал, что со мной происходило.

«Пикс» уже проигрывали раньше. Мы теряли чемпионаты. Но сегодня это чувствовалось иначе — словно я подвёл Шайло.

Я подвёл его.

Из-за того, что позволил своим эмоциям взять верх, что меня отстранили, я оставил команду без поддержки.

Мы шли молча. В голове гудел вихрь сожалений и пустоты.

Когда мы остановились, я наконец поднял взгляд и увидел, что мы у здания спортивного центра.

Рози поставила зонт, о котором я даже не помнил, и вытащила из кармана связку ключей, открывая дверь.

— У тебя есть ключи от спортцентра?

— Ещё один из моих секретов, — она приложила палец к губам, жестом прося тишины.

— Я думал, я уже знаю их все.

— Секреты — как сорняки в поле. Вытягиваешь один — и на его месте появляются несколько новых. К счастью, мои безобидные.

Безобидные ли?

Я подумал о её отце, но даже это не могло прорваться сквозь стену онемения.

Воздух стал прохладнее, когда мы шли по заднему коридору, которого я раньше не видел.

И вот она открыла дверь.

Каток.

Этого катка не было, когда я был ребёнком. Я даже не знал, что его построили. Моргнув, я почувствовал, как мир снова стал чуть более чётким. Рози отошла от меня и подошла к шкафу. Потребовалось несколько ключей, но она наконец открыла его, и на полках оказались коньки. В нос ударил знакомый запах кожи и пота, и я закрыл глаза. Вот оно — моё детство в одном мгновении.

— Каток назван в честь Шайло. Он пожертвовал деньги на его строительство несколько лет назад, — сказала она, проведя рукой по стойке, на которой в блестящем дереве было выгравировано: «Ледовая арена Блэйра».

Я застыл на месте, глядя на его имя. Его наследие.

Рози потянула меня за руку:

— Знаю, это не тот уровень, к которому ты привык, но… — Она указала на коньки.

В моём заторможенном состоянии потребовалась минута, чтобы найти свой размер. Шнурки были короткими, будто их перерезали лезвиями сотни раз. Боковины кожи потрескались и облезли от постоянного использования.

Я стянул обувь, надел коньки и, едва затянув шнуровку, выскочил на лёд. Вперёд-назад. Вперёд-назад. Я набирал скорость, позволяя всему остальному миру исчезнуть в этом движении. Холод покалывал руки, я ускорялся.

Ничего не существовало, кроме меня и льда. Меня и скользящих движений ног, несущих меня от одного края к другому. Когда скорость стала достаточно высокой, это почти напоминало полёт.

Мы с Шайло часто закрывали глаза, катаясь по замёрзшему пруду, и неизменно оказывались в сугробах на его краях. Одно из самых ранних воспоминаний: я, смеясь, поднимаюсь после падения лицом в снег, а Шайло плюхается рядом со мной, такой же растрёпанный, с красными от мороза щеками. Но мы делали это снова и снова, находя радость в простых вещах.

Шайло всегда был мастером находить радость. В очевидных вещах — дружбе, щенках, благотворительности для школы, в своей жене и дочери. В смехе, в наших с ним сложных рукопожатиях перед игрой, в запахе первого снега.

Он не был идеальным. Иногда становился угрюмым, его вызовы порой заходили слишком далеко, а в отношениях с людьми он бывал совершенно слепым.

Но он был моим лучшим другом.

И я хотел, чтобы мы выиграли этот матч для него.

Но мы не смогли.

Мы не могли.

Мы всё ещё нуждались в нём.

Коньки резко заскрипели, когда я остановился.

И слёзы, которые я сдерживал с тех пор, как Шайло погиб, наконец покатились по щекам.

Холод обжигал кожу, но я позволил им течь. Даже когда почувствовал тёплое прикосновение Рози, её объятия, словно она пыталась удержать меня, не дать разбиться на части.

Я развернулся и крепко обнял её, вдыхая её мягкий, знакомый запах. Она ничего не говорила. Одного ее присутствия было достаточно, чтобы моя грудь начала медленно расслабляться, а дыхание — выравниваться.

Она отступила и, подняв ладони, осторожно провела холодными пальцами по моим щекам, стирая остатки слёз.

Я не чувствовал ни капли стыда.

Не с ней.

— Я оставила ключи на скамейке, — тихо сказала она, кивнув на сверкающий металлический ключ. — Каток в твоём распоряжении.

Глубокая благодарность заполнила меня. Я снова обнял её, на этот раз крепче, приподняв над полом, и, спрятав лицо у её шеи, прошептал:

— Спасибо.

А потом, когда дверь за её спиной закрылась, я снова выскользнул на лёд. На этот раз медленно.