— Эскадрилья, сми-и-ирно! — скомандовал молодой офицер в звании майора.

Сотни мужчин на плацу вытянулись по струнке, и можно было биться об заклад, что никто из них не хотел разочаровывать командора. Он чеканным шагом подошёл к строю и отдал приказ:

— Вольно!

Сегодня на плацу собрали всех — и офицеров, и курсантов, и даже команду главного механика, стоявшую отдельным строем.

— Я собрал вас сегодня по двум причинам. Первая: хочу отметить техническую готовность маголётов к бою. Выражаю благодарность команде механиков. Ещё хочу отметить высокий профессионализм пилотов и особенно стрелков, проявленный в утреннем бою. Вы сработали чисто, слаженно и задавили прорыв на корню. Молодцы, — Блайнер окинул взглядом строй, и на лицах некоторых пилотов появились довольные улыбки. — Особенно отличилось звено капитана Димезета. Так держать!

Я попыталась найти в строю лицо этого капитана, но не смогла, поэтому в ожидании продолжения посмотрела на самого командора. Он ведь запланировал построение до боевой тревоги, о которой знать не мог, так что истинный мотив должен быть в чём-то другом.

— Вторая причина для общего сбора куда печальнее. На днях к нам распределили новую целительницу, и хотя я приказывал держаться от неё подальше, нашлось немало тех, кто моего приказа ослушался. Что ж, значит, пора ужесточать наказания. Сегодня утром один шутник решил, что будет весело прийти в медблок с жалобами на резь в паху и желанием снять перед гарцелем штаны. Я уже направил его в Шестой госпиталь, где эту резь у него будут тщательно искать, в том числе хирургическим путём. Когда он вернётся, его также ждёт увлекательное времяпрепровождение в карцере. В личной доверительной беседе он поведал мне, что среди неких курсантов был заключён спор, и проигравший обязан был таким образом подшутить над гарцелем Боллар.

Командор упёрся тяжёлым взглядом в строй курсантов и негромко, так чтобы пришлось изо всех сил прислушиваться к его словам, сказал:

— Мне эта шутка показалась несмешной. Начиная с этого момента все манипуляции, требующие снятия штанов, будут проводиться в присутствии одного из старших офицеров. Это приказ. А сейчас я хотел бы увидеть остальных шутников. Курсант Тэбутор не назвал фамилий тех, с кем заключил пари, поэтому варианта всего два: либо я наказываю весь курс, либо господа шутники сейчас выходят вперёд и получают по трое суток карцера.

Настала тишина.

Наконец высокая фигура в светлой курсантской униформе отделилась от строя и вышла вперёд. На меня этот парень не смотрел, его челюсти были плотно сжаты, а уши алели от стыда. Следом за ним вышли ещё трое. После этого строй снова замер.

— Майор Гордонан, проследите за тем, чтобы все шутники получили положенные овации. Всех остальных предупреждаю, что с каждой новой шуткой наказание будет ужесточаться. Следующая команда юмористов выступать будет выступать с недельным концертом исключительно в карцере. Мы друг друга поняли?

— Так точно, командор Блайнер! — грянуло в ответ.

Проштрафившиеся курсанты глаз не поднимали, но я им не особо сочувствовала. Во-первых, их предупреждали. Во-вторых, шутка действительно не смешная. В-третьих, это перед лицом командора они выглядят оступившимися, но раскаивающимися. А со мной ведут себя совершенно иначе!

— Разойтись по столовым. Всем приятного вечерника, — пожелал Блайнер, развернулся и направился в сторону главного входа.

Я шла следом, старательно отставая на десяток шагов, лишь бы командор не стал читать мне очередную нотацию. И при этом всё же испытывала к нему благодарность, потому что он действительно пытался защитить меня от домогательств и злых шуток. Пусть мотивы у него были специфичные, но факт оставался фактом.

Расположившись за уже привычным столом, приступила к еде и украдкой наблюдала за командором, потому что вёл он себя несколько необычно. Что-то его явно беспокоило или нервировало, он даже есть не стал, поковырял омлет, пару раз откусил от свежеиспечённой булочки и отодвинул тарелку в сторону.

Вряд ли это из-за инцидента с Фолем, скорее дело в другом.

Несколько дней назад я бы даже порадовалась состоянию Блайнера — пусть бы страдал, мучитель. Вот только теперь, изнутри увидев, насколько служба у Разлома отличалась от обычной жизни в Кербенне, забеспокоилась. Потому что я — гарцель, и здоровье офицеров части, в том числе и психическое — моя ответственность.

Быть может, во время прорыва случилось нечто особенное, что так сильно его гложет?

Командор больше не примораживал взглядом к любым подвернувшимся металлическим поверхностям, наоборот. Выглядел уставшим, невыспавшимся и встревоженным.

А встревоженный командор — это повод для паники.

Когда он поднялся из-за стола, я последовала за ним, и стоило нам свернуть в коридор, где располагались оба наши кабинета, позвала:

— Ноблард Блайнер! Что-то случилось?

— С чего вы взяли? — спросил он, останавливаясь.

— Показалось. Вы сегодня хорошо спали?

Поколебавшись, он признал:

— Нет.

— Зайдите ко мне в кабинет на секунду, я сделаю хороший отвар, успокаивающий нервы. Сама уже целый кувшин выпила с этими курсантами и их резями сами знаете где.

Открыла дверь в медблок и жестом пригласила войти, но он замер на пороге, с подозрением глядя на меня.

— Опасаетесь, что я вас отравлю? — насмешливо фыркнула я. — Зря. Если хотите, я этот отвар заново при вас приготовлю и сама выпью.