Никто не в силах заставить мой пульс ускориться.

Никто не станет причиной застрявшего в горле дыхания.

Н и к т о, ясно?

Кир хочет, чтобы Мишка, продолжающий болтать, хотя на пару минут замолчал, а Лиля, в упор смотрящая на него, забыла про его существование. Неужели так сложно оставить его в покое? Он ведь не заставлял её строить воздушные замки и говорить всем, что их симпатия взаимна и они вместе навсегда. Дура. Авдеев уже несколько раз успел пожалеть, что пустил её тогда, ночью. Думал, что соблазнительное, поджарое тело, золотые локоны и яркие зелёные глаза Гордеевой помогут избавиться от образа, который появляется перед глазами стоит только их закрыть. Понял, что сделал себе только хуже, когда услышал совсем другой голос, выкрикивающий его имя, не принадлежащий томно стонущей под ним одногруппнице. Лиля даже представить не могла, что в тот момент Кир трахал не её и перед собой видел совсем другие глаза, другие волосы, другое тело, тем самым вспарывая самого себя без наркоза, разрывая душу на клочья. И он не скажет никому, почему на самом деле пропустил пары на следующий день. Словом не обмолвится о том, что закидывая в себя очередную порцию коньяка, распахнул все окна в квартире, не в силах терпеть приторный аромат Лилиного парфюма и завис на несколько часов на экран смартфона, где сохранено и скрыто от чужих глаз паролем фото. На тот самый снимок, о котором он запрещал себе думать, часто на него смотреть и периодически порывался удалить, чётко осознавая, что в этом случае у него есть все шансы свихнуться окончательно.

Ему от этого всего уже даже не смешно, хотя поначалу он ржал в голос от абсурдности ситуации, в которую его угораздило попасть. Сейчас ему больно и страшно. Страшно чувствовать, как контроль, держащий его на привязи с самого начала наваждения под именем “Алёна Отрадная”, медленно растворяется, истончается, утекает сквозь пальцы как вода, а грёбаная ярость на себя самого выходит из берегов и застилает глаза тонкой пеленой, через которую видно только одного человека. И в пору забить тревогу. И снова начать латать то, что повредилось из-за очередной вспышки гнева, желания, горечи. Потому что чувствовать всё это дерьмо он не хочет и не хотел никогда. Ему ЭТО, мать его, не нужно. Он не мечтал и не грезил. Не считал, что ЭТО должно быть в его жизни. Но почему-то именно ЭТО по нему ударило. Наотмашь. Железной битой по затылку. И вот через несколько секунд он уже лежит, распластавшись по полу, сплёвывая кровь, не в силах понять, что с ним произошло. Смотрит прямо перед собой, ощущая, как всё нутро сковывает алмазными цепями и больше не отпускает. Держит на коротком поводке. Контролирует каждый его вздох и выжигает на коже слово из шести букв, начинающееся на "л" и заканчивающееся на…

Авдеев мотает головой, слыша, как та самая воображаемая бита снова со свистом рассекает воздух и замирает в нескольких миллиметрах от его виска. На этот раз замирает. На эту секунду, чтобы в следующую ударить ещё сильнее, выбивая дух из тела.

Он постоянно ищет от этого чувства, начинающегося на "л" и заканчивающегося многоточием, лекарство. Запивает, пойманный ненароком и обращённый не к нему, взгляд карих глаз, или улыбку, так редко появляющуюся на её губах, алкоголем. Заменяет случайной девкой желаемую. Закуривает, осознавая, что в очередной раз потерпел фиаско в поисках избавления от мучений. Вместо этого ещё больше отравляет себя, позволяя распространится яду по всему телу и каким-то образом умудряясь не подпускать его вплотную к сердцу. Кир не сдастся без боя. Из такого дерьма за прошедшие несколько лет выбирался, неужели сейчас не сможет?

Сможет ведь, правда?

Ему отчаянно хочется думать, что это просто случайность. Проклятие. Порча. Вот только он ни во что из перечисленного не верит. Поэтому ищет причины ломки в другом. Например, в простуде, которая тоже была способна сковать по рукам и ногам и без должного лечения, дать осложнение, поразив внутренние органы. Вот только и здесь возникала небольшая проблема. От простуды можно вылечиться, а от чувства на букву "л" нет. У него по крайней мере это не получается сделать уже на продолжении достаточно долгого промежутка времени.

Звонок, оповещающий о конце пары, отдаёт ноющей болью в затылке и Кир поднимается на ватные ноги. Шарит в карманах в поисках сигарет, натыкаясь на взгляд Мишки, который задаёт вполне логичный в данной ситуации вопрос:

– Ты куда? Сейчас короткая перемена и лекция начнётся через пять минут.

Кир не хочет ничего объяснять. Да и что, чёрт возьми, тут объяснишь?! Что его ломает снова? Что снова вместо нормального здорового сна стоит её образ перед глазами? А колючий ошейник контроля сдавил шею с такой силой, что воздух приходится порциями вдыхать? Только Романов и так всё это прекрасно знал и ничего нового он другу сказать не сможет.

– Хорошо, - кивает Михаил, понимая его лишь по одному взгляду, и обеспокоенно хмурится.
– Иди. Прикрою.

Авдеев в ответ лишь кивает. Он благодарен, только сил, чтобы выразить благодарность в словах, почему-то нет. Из аудитории выходит, смотря прямо перед собой, не замечая ничего и, самое главное, никого. В правой ладони крепко зажата пачка сигарет, но разве кто-то посмеет сказать хоть слово по этому поводу сыну мэра? Преподавателям, проходящим мимо, легче отвернуться и сделать вид, что так и надо.

Парень сворачивает направо, к лестнице, ведущей в подвал и подсобные помещения. Скрытая от посторонних глаз дверьми и находящаяся в отдалении, она уже давно стала излюбленным местом для тех, кто хочет уединиться и этот раз не стал исключением.

– Да, - тихо и как-то растерянно звучит в тишине чужой, но чертовски хорошо знакомый ему, благодаря надоедливым и оставляющим после себя лишь горечь на языке снам и скручивающей его в бараний рог реальности, голос.
– Я всё понимаю.

Кир замирает, зажимая в зубах, вынутую из пачки, сигарету. Отчётливо различает её фигурку, сидящую на несколько ступеней ниже от него, в неярком свете вечно барахлящей лампочки. Её плечи опущены. Лоб упирается в согнутые в коленях ноги. Длинные тёмные волосы лежат на спине, гипнотизируя его своим блеском. Они у неё всегда были предметом зависти у девчонок с их курса. Авдеев не раз слышал, как Лилька плюётся ядом, с ненавистью смотря на них. В такие моменты ему всегда хочется свернуть Гордеевой шею. И себе заодно. За то, что так реагирует.

– Хорошо.

Её присутствие на расстоянии нескольких шагов заставляет парня прислониться спиной к стене, надавить затылком на холодный бетон и начать молиться непонятно кому, чтобы его отпустило раньше, чем он натворит глупостей.

Вот только кто-то сверху уже подписал ему приговор, потому что уйти он не может. Так и стоит в тишине, как долбанный псих, наблюдая исподтишка, как она, запустив пальцы в волосы, больше ничего не говорит и только молча слушает собеседника, который находится на другом конце провода, а потом, стоит только прозвучать звонку, поднимается на ноги и, не прощаясь, сбрасывает вызов. Ему, конечно же, маниакально хочется знать всё. С кем она говорила? Почему закончила разговор таким образом? Или, может, она его прервала просто ради пары и продолжит потом, на следующей перемене?