— О Боже, — стонет она. — Еще.

Я ухмыляюсь, трахая ее сильнее, отдаваясь ей так, как ей нужно.

— Я не хочу слышать ни одной жалобы на то, что твоя киска потом болит. Помни, ты сама напросилась.

Она смотрит на меня, ее губы разошлись, глаза наполнены вожделением.

— Дай мне еще, — говорит она мне, и я так и делаю.

Я трахаю жену со всей силы, отправляя в полет бесчисленные флаконы и щетки с ее туалетного столика, когда беру ее. Ее тело движется все быстрее, пока я не заставляю ее произносить мое имя, как молитву.

— Я не могу…, — стонет она, и тут ее мышцы сжимаются вокруг моего члена, унося меня вместе с ней за грань. Я кончаю глубоко внутри нее, превращая в кашу ее красивую киску, и улыбаюсь, делая это.

— Да, черт возьми, — простонал я, вытаскивая член, чтобы взглянуть на нее. Я ухмыляюсь, заталкивая свою сперму обратно в ее киску. — Ты будешь ходить по этому гребаному подиуму с моей спермой, стекающей по твоим бедрам, — говорю я ей. — Чтобы ты ни на секунду не забывала, кому, черт возьми, ты принадлежишь.

Она кивает мне, ее глаза наполнены любовью и похотью в равной степени. Не могу поверить, что сделал эту красавицу своей женой. Она заставляет меня чувствовать себя гребаным королем, и я не могу стереть улыбку со своего лица, когда целую ее.

— Я оставлю тебя готовиться, Кексик, — шепчу я ей в губы. — Я буду сидеть в первом ряду и болеть за тебя.

Я делаю шаг от нее, но она хватает меня за руку и тянет обратно. Я хихикаю, когда она целует меня еще раз, а затем толкает в грудь, отправляя меня в путь. Да, это чертова одержимость. Просто оставить ее на несколько мгновений — это больно.

— Почему ты так улыбаешься? — спрашивает Сиерра, когда я присоединяюсь к ней на зарезервированных для нас местах. Я ухмыляюсь сестре, а она притворяется, что у нее рвотные позывы. — Вы двое отвратительны.

Я толкаю ее локтем, показывая, чтобы она заткнулась, когда к нам подходит бабушка с отцом Рейвен на буксире. Я улыбаюсь ему, и он пожимает мне руку. Рейвен больше не разговаривает ни с матерью, ни с сестрой, но ее отец продолжает появляться, чтобы поддержать ее всеми возможными способами.

— Я благодарен, что вы здесь, — говорю я ему, вкладывая в каждое слово смысл. Он кивает мне, и в его выражении появляется нотка сожаления. Он, несомненно, жалеет, что приехал один, но мне так больше нравится. Ханна и ее мать сделаны из одной ткани, и Рейвен будет лучше без них.

Они ей не нужны. Я оглядываю всех, кто пришел на ее последнее шоу. Здесь моя бабушка, Зейн, Лекс, Сиерра и даже Сайлас и Аланна. Дион тоже вернулся на шоу и должен быть здесь с минуты на минуту. Она любима, и ей не нужен никто, кроме нас. Теперь мы ее семья.

Лука подходит к нам, и мы замираем, заметив Валентину за его спиной, их руки переплетены. Он улыбается нам, в то время как Вэл опускает взгляд.

— Бабушка, — говорит он, садясь рядом с ней. Он усаживает Валентину рядом с собой, на место, которое мы зарезервировали для Диона. Затем он поворачивается к бабушке и ухмыляется. — Мы с Валентиной поженились, — просто говорит он. — Мне нужно, чтобы ты отменила мою помолвку.

Глаза бабушки блуждают по ним двоим, ее неверие очевидно.

— Это мы еще посмотрим, — говорит она и отворачивается от них, чтобы посмотреть на сцену.

Что? Я был так уверен, что бабушка сразу же примет Валентину, так что же, черт возьми, происходит? Лука бросает на меня беспомощный взгляд, и я в растерянности качаю головой. Когда мы его уговаривали, мы не ожидали, что он, черт возьми, пойдет и женится на Вэл, но, опять же, это была конечная цель, а Лука отличается особой оперативностью.

Свет приглушается, шоу начинается, и все остальное исчезает, когда на сцену выходит моя жена. Она прекрасна, как всегда, и я не могу поверить, что она моя.

Я недостоин ее, но пока я жив, я сделаю все, что в моих силах, чтобы она никогда этого не поняла. Я сделаю ее настолько счастливой, что будущее, которое ждет нас впереди, навсегда затмит прошлое, которое преследует нас. До конца наших дней я буду показывать ей, каково это — быть чьим-то приоритетом, потому что она для меня именно такая. Она — мое все.