Она больше не носит свой зловещий грим Владычицы Мёртвых. Теперь на ней простое белое платье, а в распущенных волосах — живые цветы вместо костяных украшений. Но в её движениях сохранилась всё та же грация, а в глазах — глубина понимания, доступная лишь тем, кто заглянул за грань.

— Каждое имя, — говорит она группе людей, собравшихся на церемонии открытия, — это не просто буква. Это целый мир — со своими радостями, печалями, надеждами. Мы помним их всех.

Мария прикасается к одному из имён — своей подруге Роще, погибшей в первые недели Сопряжения. Без способности поднимать мёртвых она нашла другой способ сохранить связь с ушедшими — через искусство памяти и исцеления.

После церемонии к ней подходит пожилая женщина с измождённым лицом и глазами, полными слёз.

— Моя дочь, — шепчет женщина, — я так и не нашла её тело…

Девушка бережно берёт её за руки:

— Расскажите мне о ней. Каждая история должна быть услышана.

В отдельном здании рядом с мемориалом она организовала центр психологической помощи для тех, кто пережил Сопряжение. Травмы войны с чудовищами не исчезли вместе с арканой — они остались в сердцах и душах выживших. И Мария, когда-то знавшая, как вызывать мёртвых, теперь учится помогать живым справляться с потерями.

* * *

Весть о рождении сына у Егора и Драганы разносится по миру с невероятной скоростью. Сообщения, письма, звонки — новость перелетает с континента на континент, из мира в мир, соединяя тех, кто когда-то сражался бок о бок.

В небольшой палате родильного отделения во Фритауне Драгана держит на руках новорождённого — маленький свёрток с копной серых волос и пронзительно голубыми глазами. Егерь сидит рядом, и выражение его лица сложно прочитать — смесь гордости, страха и какого-то нового, незнакомого ему чувства.

— Виктор, — тихо произносит Драгана имя малыша, поглаживая его по щеке. — Приветствую тебя в новом мире.

В комнате постепенно собираются близкие друзья. Николай и Ана приносят маленькие нефритовые обереги — традиция, уходящая корнями в далёкую Японию. Мэтт неловко держит букет полевых цветов, собранных его подопечными. Тан, как всегда незаметно, оставляет на столике маленький свёрток с детским одеялом из редчайшего шёлка.

В коридоре больницы ждут своей очереди Ваалис и Ребекка, ведущие оживлённую дискуссию о будущем образовании малыша. А рядом с ними — непривычно тихая Мишелль с Ракетой, которого с трудом уговорили остаться за дверью.

В течение следующих дней приходят сообщения и подарки со всего мира. Мусьафа присылает старинный пакистанский кинжал — «когда мальчик подрастёт». Хва-ён — вышитое вручную покрывало с древними корейскими символами защиты. Видар и Изабелла организуют доставку деревянной колыбели, искусно вырезанной скандинавскими мастерами.

Лиам сочиняет колыбельную. Алана присылает наборы детских книг с легендами разных народов. Ваалис неожиданно для всех преподносит миниатюрную модель Нексуса — «чтобы помнил о звёздах». А Мария — крошечный серебряный медальон с изображением древа жизни.

Неделю спустя, когда наплыв посетителей наконец стихает, Егор стоит у окна детской комнаты, наблюдая, как Драгана укачивает заснувшего ребёнка. В его груди странная смесь чувств — радость, смешанная с острым, почти болезненным осознанием хрупкости этого момента.

— О чём думаешь? — тихо спрашивает супруга, заметив выражение его лица.

Егор медлит с ответом, подбирая слова:

— О том, что они всё-таки не смогли у нас отнять.

Он не уточняет, кто «они» — Сопряжение, кселари, Император, судьба. Это уже не имеет значения. Важно только то, что осталось — дружба, которую не разрушили ни войны, ни расстояния; любовь, выдержавшая испытание вечностью; и новая жизнь, родившаяся в мире без арканы, но полном других, более простых и важных чудес.

— Добро пожаловать в наш несовершенный мир, сынок, — шепчет Егор, осторожно касаясь крошечной ладошки сына. — Мы сделали всё, что могли, чтобы он стал немного лучше для тебя.

За окном занимается новый день — первый из многих в жизни ребёнка, родившегося не для войны, а для мира, который они все вместе отвоевали у тьмы.

Эпилог 4

Сарим вжимается в угол чулана, обхватив колени дрожащими руками. Ему хочется заплакать, но ведь он совсем взрослый, уже шесть лет, и потому должен вести, себя как настоящий мужчина. Так говорил отец.

Старые мешки с зерном и пыльные коробки скрывают его от чужих глаз, но не спасают от страха, что холодными щупальцами обвивает сердце. Снаружи, в большой комнате их маленького дома на краю пустыни Мор-Хаши, раздаются грубые голоса и звон разбитой глиняной посуды.

— Говори, где деньги, или твоей жене не поздоровится! — рычит один из чужаков.

Мама тихо плачет. Сарим слышит, как дрожит её голос:

— У нас ничего нет, мы простые фермеры…

Удар и вскрик. Мальчик зажимает рот ладонью, чтобы не закричать.