Я сглотнула, и вместо того чтобы запечатлеть потрясающий вид, открыла почту в телефоне в надежде увидеть новости от Рори или полиции Денвера. Что угодно, что вернуло бы меня к делу, к картелю, к тому, чем я должна заниматься, а не к мечтательным мыслям о романтических закатах.

К моему удивлению, Райдер подошел ко мне. Золотой свет заходящего солнца ложился на его кожу, а темные волосы блестели медными отблесками. Каково это — пропустить пальцы сквозь эти густые волны? Каково это — сжать их, пока его твердые губы оставляют следы по всему моему телу?

Наши взгляды встретились, и в его глазах мелькнул прищур, будто он прочитал мои мысли. Я вспыхнула. В мыслях о сексе не было ничего предосудительного. Ничего, за что стоило бы стыдиться. И все же мои щеки запылали. Может, дело было в том, что я думала о переплетенных телах, а он, вероятно, до сих пор злился на меня за то, что я надавила на Адди.

Но, вместо того чтобы поднять этот вопрос, он неожиданно спросил:

— Она так мало говорит, потому что плохо знает английский?

Я обдумала это и ответила:

— Не думаю. Даже когда она говорит со мной по-испански, это звучит так же. Возможно, это из-за пережитого. Мы не узнаем наверняка, пока она не почувствует себя в безопасности.

Мы оба наблюдали, как Адди слушает Еву, которая без умолку что-то объясняет, пока они готовят. Ее плечи были расслаблены сильнее, чем за все то время, что я знала ее.

— Ее должен осмотреть врач. Может, психолог? — сказал он.

— Скорее всего, да. Я не особо разбираюсь в детях.

— В участке она держалась за тебя как за спасательный круг.

— Из необходимости, наверное. Я — последний человек, который знает, что нужно ребенку.

— Никогда не нянчилась в подростковом возрасте?

Я закатила глаза.

— То, что я женщина, не значит, что я автоматически была няней. И уж тем более это не значит, что мои яичники взорвутся, если в ближайшие десять лет у меня не будет ребенка.

Он потер подбородок, прикрывая губы, в уголках которых пряталась улыбка.

— Понял. Дети — не для язвительной спецагентши.

— Я этого не говорила.

Еще сутки назад я бы согласилась с ним. Я никогда не видела детей в своем будущем, даже несмотря на то, что мама намекала мне и Холдену на внуков. Но когда я держала за руку Адди, когда чувствовала, как она прижимается ко мне — впервые за долгое время я задумалась, не упускаю ли я что-то важное. То, что понимает весь мир. Может, воспитание ребенка — это приключение, не менее захватывающее, чем шпионские романы.

Брови Райдера нахмурились, когда он уловил несоответствие в моих словах, но я не могла прояснить — я и сама еще не разобралась. Я ведь знала, что приезд сюда меня изменит. Что любое взаимодействие с Райдером оставит след, который я не смогу стереть — так же, как в прошлый раз.

Тонкий звонкий смешок разорвал тишину, и мы оба резко повернулись к кухне.

Адди улыбалась. Полная улыбка. Широкая, светлая, ангельская. Она смотрела на Брэндона, который, стоя за Евой, нелепо копировал все ее движения. Ева, конечно же, все видела, но продолжала говорить, словно ничего не замечала.

Я не хотела признавать, но сказать его родителям и привезти их сюда, возможно, было лучшим решением. Они расслабили Адди так, как не смогли ни я, ни Райдер, захваченные эмоциями. Именно отсутствие давления покорило ее.

Я с трудом сглотнула.

Мои родители никогда не требовали от меня идеальности, но я всегда требовала ее от себя.

В школе я не участвовала в клубах или спортивных командах — мы слишком часто переезжали, — но я гналась за лучшими оценками и высокими баллами, пытаясь компенсировать пробелы в своем учебном плане. Я была движима теми же амбициями, что и мои любимые шпионские персонажи.

Мой брат был таким же. Требовал от себя только самого лучшего. И что это говорило о нас? О наших отношениях с родителями? О наших отношениях друг с другом?

Я никогда не считала, что у меня, цитата: «проблемы с семьей». Напротив, мне казалось, что мне повезло — я выросла в окружении людей, которые заботились друг о друге, уважали друг друга.

Но сейчас, глядя, как Ева и Брэндон очаровывают свою тихую внучку до смеха, я чувствовала, будто наблюдаю за чем-то совершенно новым. За какой-то неограниченной, безусловной любовью и принятием. Чем-то редким и прекрасным.

И я хотела этого. Хотела погрузиться в это. Хотела утонуть в этом.

— Ну что ж, теперь все это должно запекаться какое-то время, — сказала Ева, передавая стеклянную форму Брэндону. Он с театральным жестом поставил ее в духовку. — А это значит, у нас есть время познакомиться поближе.