— Ну и тяжёлый же он, детинушка, — проворчал я, запихивая волчка в Иванову машину.

— И неповоротливый какой, чисто колода, — сердито и глухо отозвался из салона Иван, которому досталось укладывать голову.

— Мож, отрезвина в него вольём? Хоть расспросим, чего на него вдруг нашло?

— Не… — Сокол пыхтел, втаскивая тушку Серго, которая, кажется, с каждой минутой становилась всё тяжелее. — Понятно, что мы с тобой можем… Но, судя… по всему… наш горец решил… принципиально нажраться в хлам. А кто мы… такие… чтоб препятствовать ему в этом благородном желании? Ф-фух!

Он коротко выдохнул и захлопнул со своей стороны дверцу заднего сидения, и уже вдвоём мы еле как впихнули в салон Багратионовы ноги, которые складываться никак не собирались.

— Держи-держи… Руки убирай! — я захлопнул вторую дверь. — Представляю, как обрадуется Дашка, когда мы такие красивые перед ней нарисуемся.

— М-да-а-а… — протянул Великий князь. — Дашка обрадуется так, что устроит ему экспресс-протрезвление путём вымораживания алкоголя из крови…

— Чё делать будем?

После некоторых раздумий мы транспортировали Багратиона в зарезервированную за ним комнату общежития.

— Я пока с ним останусь, — решил Иван. — Проснётся, будем колоть волчка нашего: чего это он? Да ещё в одного?

— Проснётся — вестового ко мне пошли, ладно? — попросил я.

— Хорошо.

Вестовой нашёл меня за завтраком в столовой. Сказал, что успел сначала до домика сноситься, время потерял, поэтому, когда я пришёл в комнату Багратиона, допрос уже шёл в полную силу. На кровати сидел Серго, уперев взлохмаченную голову в руки, а вокруг вышагивал Иван. Что непривычно: Витгенштейн присутствовал молчаливой тенью и разливал, судя по запаху, кофе.

— Нет, ну надо себя до такого довести, а? Ты князь или погулять вышел? Отвечай! — Иван остановился перед Серго.

— Князь!

— А чего ведешь себя как дамочка нежная?

— Я не дамочка! — вскочил Багратион.

— Сядь уже! Я с тобой ещё не закончил! — Сокол ладонью толкнул Серго, и тот осел на кровать. — Ты жену любишь?

— Люблю!

— Что женился на Дашке, рад? — забивал вопросы Иван.

— Очень рад!

— Ну тогда — какого лешего?! Живи, радуйся!

— Не могу, сердце болит. Она ж…

— Чего? — негромко подал голос от стола Витгенштейн. — С другими мужчинами позволяет себе иногда общаться?

— Да не так!.. Она ж не только общается! Я же видел, все эти улыбочки…

— Волчок, ты дурак или где? — сердито перебил Иван и вдруг развернулся ко мне: — Илья, у тебя контракт в Сирии сколько был?

— Ну, по факту семь месяцев, а так — год должен был быть.

— И что? Ты Серафиме, небось, пояс верности нацепил, когда уехал?

Я присел на кровать.

— Гос-споди, зачем? Ежели жена захочет гульнуть налево, она завсегда это сделает, хучь ты как изгаляйся. А чтоб не хотела, на то совет да любовь людям дадены. Мы ж казаки! Я вот тут с вами задружился, а после учёбы всё равно в Карлук поеду, да на службу. Иначе лишат казацких вольностев. А Сима дома ждать будет. Ты, Серго, что — взревновал Дашку?

— Наш друг, князь Багратион, — снова негромко вступил Витгенштейн, — решил на горестях по поводу внезапно проснувшейся ревности накушатися коньячком-с, — Пётр протянул Серго здоровенную кружку чёрного кофе. — На, болезный!

Багратион взял кофе, шумно хлебнул и сморщился.

А я подсел к нему и спросил:

— Ты про момент после того, как на свадьбе полный облик принял, что-нибудь помнишь?

— Смутно. А о чём ты? — Серго обнял чашку, словно грел о неё руки…

— А о том, что Дашка, единственная из всех, кто был на той поляне, бросилась к тебе, когда ты Диким Князем был.

— Она не осознавала…

— Ой, «я бабай и ты бабай, ты мне мозги не *бай», а? Чтоб старший папаша Морозов ей полное твое досье, что евойное СБ собрало, заранее доченьке не дал? Да ни в жисть не поверю! Знала она «кто» и «что» ты. И всё равно кинулась! А ейный Волчок хернёй страдать изволит! Дашка — красавица, каких мало, и мужчины на неё всегда будут смотреть! И она на них смотрит, — Серго вскинул голову. — Вот только засматривается она исключительно на тебя. А ты своими приступами ревности всю любовь её на клочки истрепешь. Извини, Серго, не волк ты, а баран, ядрёна колупайка!

— Э-э! Ты говори, да не заговаривайся!

— А я и не заговариваюсь! Это у барана жена — овца! А у волка — волчица! И ежели тебе не волчица нужна, а овца покорная — тогда ты сам понял, да?

— Ну ты сильно на него не наезжай тоже, Коршун… — буркнул Сокол.

— Ваня, да меня давеча Дашка же спрашивала, почему я Симу не ревную? А кто сказал, что не ревную? Это ж не от разума зависит. Ревную, конечно, но меру-то знать надо…

— И чего теперь делать? — Серго, похоже, совсем сник.