В обычае Форстмана было вовлекать экипаж в атаки, сообщая время от времени, что он видит в перископ. На этот раз, пока пароход все еще оставался слишком далеко, он по одному вызывал моряков к себе и давал каждому посмотреть в перископ. Между тем на носу в торпедные отсеки была запущена вода, а снарядам пожелали всяческой удачи.

Это был ясный день; северный ветер поднимал маленькие волны с белыми шапками — хорошая погода для атаки, так как при ней сложнее заметить перископ. Когда они подошли ближе, Форстман стал поднимать его реже и только на короткое время, чтобы свериться с предполагаемой позицией. Напряжение на субмарине росло; они приблизились на 400 метров, затем Форстман нажал черную кнопку; немедленно нос подлодки выровняли после того, как были выпущены торпеды. Офицеры начали отсчитывать секунды. Сам Форстман был уверен, что все факторы благоприятствовали попаданию.

«Торпеда ударила в бок корабля, и скрежет пронизал каждое его сочленение. Мы попали!

Выдвинуть перископ!

Каждое попадание вызывает у меня радость. Обездвиженный, пораженный насмерть в самые двигатели, застыл черный пароход, а две его мачты и короткая труба над изящным корпусом по-прежнему красуются прямо перед нами. Чувство ликования переполняет грудь каждого из нас. Но что там с пароходом? Боже правый! Мрачное зрелище! Сотни людей бегают, будто олени в клетке, сбиваются в кучи и бросаются в безжалостное море в безумном ужасе... бесподобная неразбериха!»

Они носили серую форму и фуражки; Форстман понял, что подбито не простое грузовое судно, а еще один транспорт, перевозивший солдат. Он с отвращением наблюдал, как в панике с парохода спустили несколько спасательных шлюпок, настолько переполненных людьми, что они тут же опрокинулись, едва коснувшись воды. Через полчаса пароход был все еще на плаву, его радиоантенны не повреждены, и Форстман решил нанести ему «удар милосердия». Так он описал свои действия в военном дневнике: «...есть возможность того, что корабль запросит помощи по радио... мы выстрелили с носа и поразила корму. Пароход затонул немедленно после взрывов в задней части».

Он никогда не видел столь эффектных результатов одного-единственного выстрела, и когда подлодка через полчаса вынырнула на поверхность, вода кипела от обломков, мертвых тел и борющихся за жизнь спасшихся. Фортсман приказал приблизиться, чтобы уточнить детали, и Дёниц снова занял пост на носу.

«“Тут плывут двое живых!’’ — сообщил он.

Форстман приказал плыть прямо к ним; бросили спасательный конец и вскоре подняли двух дрожащих, полуголых и очень напуганных солдат. Дёниц прокричал: “Итальянцы!”

Конечно, “шарманщики”. Кто еще это мог быть!

Младший выглядел достаточно здоровым, несмотря на то, что у него зуб на зуб не попадал. Своими темными глазами он обозрел необычное окружение, и после нескольких “аванти” и “престо” мы вытянули из него самые важные факты. “На борту “Минаса” один генерал, много офицеров, тысяча солдат и три миллиона золотом!”, выкрикнул он в эмоциональной манере, свойственной “макаронникам”. Большая радость для нас, что он говорит по-французски, как в учебнике...»

Форстман приказывает держать курс к западу, намереваясь снова застыть в ожидании рядом с Мальтой на следующее утро, в то время как два «водоплавающих “шарманщика”» отведены для более подробного допроса в его каюту. Результаты этого он изложил в своем дневнике:

«Это — итальянский войсковой транспорт “Минас”, 2884 тонны, шел из Неаполя в Салоники. На борту был один генерал, три полковника, включая обслугу для “сороковушки” (артиллерия на автоповозке), 1000 итальянских пехотинцев из 31, 39 и 63-го полков. Пароход был загружен боеприпасами и вез три миллиона золотом. Его сопровождал эсминец, с полудня 14 февраля до шести утра 15 февраля. Вследствие большой паники на борту и бурного моря все шлюпки перевернулись, никакого сопровождения рядом не было и радиосигнал послан не был; значит, мы можем заключить, что все войска были уничтожены...»

По поводу затопленного транспорта он позже написал: «Но, если быть честным, я не совсем доволен! Снова и снова думаю о том, что, когда пароход потонул, погибло лишь 150 солдат из 900, относительно малая потеря для врага, если сравнивать со всей живой силой, бывшей на борту. Сколь жестоко это не прозвучит для сентиментальных умов, во время войны мы должны энергично отставить в сторону все симпатии, всю жалость и все прочие чувства такого рода, потому что нет сомнений, что они вызовут слабость. Цель войны — уничтожить вооруженные силы врага, будь это на поле битвы или в морском сражении... Ни один француз не должен спастись, чтобы следующим транспортом он не попал в Македонию и не нанес вреда нашим полевым частям, что там сражаются. Я твердо уверен, что мой долг перед ними и перед Отечеством — предотвратить это. Теперь я рад, что пришел к этому заключению и что вскоре смог воплотить его на практике, когда мы потопили итальянский транспорт».

Совершенно ясно, что новое подводное оружие изменило природу войны на море. В предыдущих войнах, да и во время боев на суше в этой войне, победители всегда спасали столько врагов, сколько могли вынуть из воды. Но подлодки не приспособлены для транспортировки пленных. Логика этого простого факта, сталкиваясь с обстоятельствами борьбы не на жизнь, а на смерть, привела к спланированным массовым убийствам — как это проявится в поведении Дёница в таких же подводных боях во время Второй мировой войны!