Суд над Гитлером и его соратниками не был чем-то исключительным. За три года до этого состоялась целая серия процессов в Верховном суде Германии в Лейпциге, которая показала такое же, даже более вопиющее нарушение самого смысла правосудия. Эти процессы проводились против некоторых из тех, кого союзники обозначали как «военные преступники». Лишь двенадцать дел дошло до суда, но обстоятельства одного из них, особенно отвратительного, необходимо изложить здесь, так как оно имело прямое отношение к дальнейшей карьере Карла Дёница.

Речь шла о плавучем госпитале «Лландовери Касл», который торпедировала и потопила U-86 под командованием старшего лейтенанта Гельмута Патцига — того, который обошел Дёница на экзаменах на «Герте», заняв первое место в конкурсе. Сам Патциг не предстал перед судом, так как залег на дно. Вместо него к суду привлекли двоих вахтенных офицеров. Из их показаний стало ясно, что Патциг торпедировал госпиталь потому, что решил, будто на нем перевозят вооружение и солдат, а именно американцев; почему он так решил, выяснить не удалось. По крайней мере пять спасательных шлюпок было спущено с судна, прежде чем оно затонуло, и Патциг, всплыв на поверхность, допросил нескольких выживших, явно надеясь найти подтверждение своим умозаключениям по поводу вооружения и американских солдат. Когда же он обнаружил, что ошибается, то явно решил скрыть все свидетельства против себя — так как уничтожение плавучего госпиталя было нарушением Женевской конвенции — и после двух тщетных попыток протаранить спасательные шлюпки отдал приказ открыть огонь из кормового орудия, а затем проутюжил поверхность моря на месте преступления, стреляя по другим лодкам, пока не убедился, что все следы скрыты. После этого случая экипаж подлодки, который держали внутри во время расстрела, был, естественно, в шоке от происшедшего. Патциг заставил своих офицеров поклясться хранить молчание, а в вахтенном журнале были сделаны записи, показывающие, что подлодка находилась в это время далеко от места потопления госпиталя, о котором вообще не упоминалось. Получив все эти сведения, судьи пришли к заключению, что имеют дело с намеренным расстрелом беззащитных выживших, или, как это было изложено в приговоре: «Повсеместно известное мастерство наших подводников указывает на то, что стрельба, которая велась по лодкам, близость которых делала их прекрасной мишенью, не могла закончиться безрезультатно».

Суду удалось выяснить, что Патциг был в состоянии возбуждения, когда отдавал приказ открыть огонь: «Он должен был действовать быстро: под давлением обстоятельств он перешел к действиям, которые эксперт по морским операциям справедливо назвал неблагоразумными!» Этот эксперт вскоре стал адмиралом и отвечал за систему образования моряков в 30-х годах. «Ввиду состояния возбуждения, — далее было изложено в приговоре, — произведенные действия нельзя назвать намеренными». Однако абзац, который имел значение в будущем, касался ответственности тех двух офицеров, которые предстали перед судом; они находились на мостике вместе с Патцигом и участвовали в бойне, хотя не было доказано, что кто-нибудь из них действительно стрелял. Вопрос состоял в том, является ли для них оправданием то, что они исполняли приказ своего командира: «Приказ Патцига не освобождает обвиняемых от ответственности... подчиненный, повинующийся приказу, подлежит наказанию, если ему было известно, что приказ начальника содержит в себе нарушение гражданского или военного законодательства. Это применимо к случаю обвиняемых... для них было совершенно ясно, что убийство беззащитных людей в спасательных шлюпках было не чем иным, как нарушением закона». Ввиду этого и «темной тени», которую их поведение бросило «на немецкий флот и особенно на подводников, которые столь многое сделали, сражаясь за Отечество», обоих обвиняемых офицеров осудили за «намеренное содействие Патцигу» в «убийстве» на тюремное заключение сроком до четырех лет. Однако возражения против даже столь мягкого приговора были столь велики, что ни один из них не отбыл свой срок до конца: одному позволили «бежать» после четырех месяцев, а другому — после шести.

Не могло быть лучшего примера того настроения, которое господствовало в высоких кругах, и того, как готовилась почва для прихода к власти Гитлера: патриотизм, выражаемый в неповиновении предписаниям бывшего противника, значил больше, чем справедливость; убийство медицинского персонала, включая и медсестер, было осуждено так же, как и мелкое воровство, а офицер, который отдал приказ, вообще ушел от ответственности.

Все, что было нужно тогда Германии, — это вождь и партия, которые сконцентрировались бы на чувстве ненависти и ввели бы все эти ценности в конституцию.

К тому времени Дёниц, который, без сомнения, мало знал и не задумывался о Гитлере — хотя он совершенно точно слышал о суде по поводу «Лландовери Касл», и презирал суд, и был против вынесения обвинительных вердиктов, как любой патриот-военный — был направлен на службу в Морское руководство (Marineleitung) в Берлин. Прежде чем занять свой пост осенью 1924 года, он прошел краткие курсы подготовки личного состава, организованные контр-адмиралом Эрихом Редером, одним из бывших офицеров штаба Тирпица, который был близок к фон Троте и переведен в тень для маскировки после дела Каппа.

Он был способным, очень корректным офицером, преданным службе и, так же как и Тирпиц, имел столь же широкие представления о будущем вооруженных сил и народа Германии в качестве хозяина океанов. Его комментарии по поводу Дёница на завершающем этапе обучения заслуживают внимания: «Умный, старательный, амбициозный офицер. Блестящие профессиональные и общие знания, ясное понятие в вопросах руководства военными действиями на море. Хорошие военные, равно как и технические таланты. Я рекомендую использовать его не на одностороннетехнических постах, но предоставить возможность дальнейшей тренировки для последующего руководства в военном флоте».

Он также рекомендовал его как «весьма подходящего человека для воспитания молодых офицеров», из чего можно заключить, что Дёниц разделял взгляды Редера о будущем флота и Германии в мировой политике и об участии военных морских офицеров в «будущей освободительной борьбе германской нации», как это было выражено в военно-морском меморандуме того времени.

В Берлине, в Морском руководстве, прошло назначение Дёница главой отдела по организационным и внутриполитическим делам военного направления. В своих мемуарах он дает понять, что больше всего имел дело со служебными правилами и новым военным уголовным кодексом, который разрабатывался разными комитетами рейхстага в сотрудничестве с Руководством сухопутных войск и приспосабливался к тогдашним условиям на военно-морских базах. Это была особенно деликатная задача, так как на флоте все еще продолжалась грызня между бывшими членами Добровольческих корпусов и теми, кто не принимал активного участия в борьбе с внутренними врагами, а также там сохранялась явная опасность просачивания коммунистов и даже захвата ими власти в военных портах. К тому же все происходило при постоянных атаках со стороны левых в рейхстаге. Но в своих опубликованных бумагах Дёниц ни о чем этом не говорит ни слова...

Однако большую часть работы в военном управлении как раз и составляла борьба с коммунистической пропагандой и захватом власти на флоте. Нет никаких сомнений, судя по его взглядам впоследствии, равно как и по обильным свидетельствам его начальников в командовании флота, что в это время в Берлине усилилась ненависть к коммунистам.

Одним из таких пропагандистских упражнений, с которым его отделу пришлось столкнуться в 1926 году, была топорно сделанная пьеса «пролетарского театра», поставленная «краснофлотцами» в ознаменование морских мятежей и изображавшая разные жестокости, к которым якобы прибегали морские офицеры, заканчивающиеся уничтожением матросских вожаков. Между тем его близкое знакомство с деятельностью рейхстага лишь упрочило его предубеждения против партийной политики — тоже вполне естествено, если учитывать его воспитание и идеологическую обработку в офицерском корпусе.