Дёниц ни слова не сказал об этих подводных течениях, когда отвечал на вопросы в 1969 году; на самом деле он даже пытается намеренно скрыть их, когда начал с того, что заявил: «Сегодня сложно писать о прошлом, потому что мы знаем то, что тогда люди не знали». Но если они не знали, то потому, что не хотели знать. Чудовищный характер фюрера и его партии был очевиден и по его словам, и по делам. Граф Гельмут Джеймс фон Мольтке, происходивший из семьи знаменитого фельдмаршала, был, безусловно, не единственным представителем класса землевладельцев, которые видели еще до того, как нацисты пришли к власти, что «тот, кто голосует за Гитлера, голосует за войну».

Объяснения Дёница на этом не заканчиваются, он призывает извинить вооруженные силы за участие в вознесении Гитлера на основании того, что они-де «придерживались политического нейтралитета» и это вынуждало их «как солдат служить всему немецкому народу и государству, форму которого выбирали их соотечественники». Это — явная ложь. Враждебность морских офицеров, даже их отвращение к парламентской демократии засвидетельствовано многочисленными документами. Дёниц служил в разных департаментах в Берлине, которые имели дело с рейхстагом, и, следовательно, был хорошо знаком с намеренными хитростями, к которым прибегали на флоте, чтобы обойти парламентскую демократию. Более того, миф о политической нейтральности просто скрывает тот факт, что расовые воззрения Гитлера и его планы на мировое господство были не чем иным, как пропагандой имперской Германии, ставшей еще более грубой в его примитивном уме, и, следовательно, соответствовали базовым представлениям морских офицеров.

Это бесспорно; и если не говорить о восхищении нацистской партией, особенно заметном среди молодых офицеров и ветеранских организаций на суше, большинство морских офицеров, которые лично встречались с Гитлером, испытали значительное потрясение. У него была экстраординарная, как и у кайзера, память на технические детали, он также интересовался дизайном кораблей и их вооружением; казалось, что он принимает будущее флота близко к сердцу; кроме того, он говорил о будущем Германии теми же словами, что и они.

В мае 1933 года, через три месяца после того, как Гинденбург был вынужден, хотя и неохотно, пригласить Гитлера на пост рейхсканцлера, человек, отвечающий за подготовку офицеров штаба Редера, то есть занимавший ключевой пост, если говорить о мировоззрении людей флота в целом, держал речь перед собранием членов СС, СА, «Стального шлема» и вождями нацистской партии и употреблял все те понятия, которыми пользовался в свое время Тирпиц: «Теперь силы, которые последние четырнадцать лет были расколоты парламентской борьбой, свободны для того, чтобы преодолеть... все позорные попытки саботажа социалистов-демократов, доктринеров и пацифистов... Теперь мы должны снова воспрянуть и усилить наше согласие, нашу любовь к морю и волю нации и никогда больше не позволять перерезать жизненно важные артерии, которые для свободного, великого народа находятся в свободных морях».

Между разочарованными морскими офицерами и нацистами было более глубокое согласие, нежели только по вопросам отношения к коммунистам и Версальскому договору; это было не чем иным, как возрождением национальных стремлений 1914 года. Пытаясь скрыть это и интриги своего бывшего начальника по департаменту совместных служб Военного министерства фон Шлейхера, Дёниц совершенно подрывает доверие к себе и заставляет своих биографов в большей степени задаться вопросом относительно его собственных взглядов в этот критический период...

Во второй год штабной службы в Вильгельмсхафене Дёниц явно успокоился; Канарис характеризует его значительно лучше: «Амбиции и стремление выставить себя по-прежнему остаются его основными чертами. Тем не менее, они больше не выходят за допустимые пределы. В целом его поведение стало значительно спокойнее и уравновешеннее. Во многом это произошло благодаря улучшениям в его здоровье.

Сильная личность с большими познаниями и способностями, которая всегда все выполняет блестяще. Это указывает на необходимость продвижения этого ценного офицера, хотя за ним по-прежнему надо наблюдать, чтобы убедиться, что он относится к происходящему спокойно и не предъявляет к себе и другим завышенных требований».

Эта характеристика была скреплена подписью вице-адмирала, командующего военно-морской базой. «Многообещающий офицер, заслуживающий внимания».

Нет сомнений, что к этому времени его блестящие качества офицера были признаны во всех вооруженных силах, и этот факт подтверждается официально — в виде стипендии на путешествие в следующем, 1933 году, выданной Гинденбургом. Такие стипендии давались каждый год одному выдающемуся офицеру армии или флота, чтобы позволить ему попутешествовать и расширить свои знания о мире. Дёниц выбрал поездку в Британию и голландские колонии на Востоке, или, возможно, это было ему предложено в качестве плодотворной идеи; в любом случае эти места были весьма притягательными для офицера флота, который в будущем должен был нести немецкую культуру за пределы Европы.

Он отплыл в феврале 1933 года, в дни назначения Гитлера рейхсканцлером, и отсутствовал до лета, таким образом пропустив первую волну террора, который прокатился по Германии в «мартовские дни», когда нацисты сводили счеты со своими врагами и с самой парламентской демократией, как они и обещали.

Рассказ Дёница о своем путешествии на стипендию Гинденбурга, явно предназначенный к публикации, но так и не опубликованный и целиком исключенный из его мемуаров, — самое откровенное из всех его сочинений, приоткрывающее то, что творилось за тщательно контролируемым «фасадом». Какие-то части его были вырезаны, возможно, он сделал это сам после освобождения из тюрьмы Шпандау; можно только догадываться о причинах этого, но при этом значимо то, что из шести явных купюр — а их могло быть и больше, так как дошедшая до нас рукопись фрагментарна, а нумерация страниц весьма причудлива, — три помещались сразу же после упоминаний трех британских вещей: британской субмарины, по которой не попала торпеда, выпущенная из его собственной подлодки во время войны, дворца британского правителя на Мальте и британского крейсера, который спас выживших после кораблекрушения у мыса Гвардафуи; остальные купюры касаются описания прохода через Ла-Манш, Красное море и пути домой из Средиземного моря. Возможно, по соображениям цензуры были вырезаны проявления теплых чувств по отношению к Англии, однако они вполне ясны, читаясь между строк в оставшихся частях рукописи...