Наверное, самое сильное впечатление оставляет, однако, рассказ о том, как глубоко он был потрясен потерей лодки UB-68 и смертью своего инженера Йешена. Когда пароход проходил то место в Средиземном море, где затонула подлодка, он стоял один у поручней на корме, и флаг был приспущен — он устроил это, договорившись с немецким капитаном — в молчании отдавая мертвым салют.

Приходится задаться вопросом после чтения этого фрагмента, и героических историй, которые он придумывал, и его нежных наблюдений за детьми и животными и простыми людьми: а не является ли причиной таких крайностей его характера, как его мощная приверженность долгу и ледяная жестокость, которую он продемонстрировал позже, во Вторую мировую, подавлением его природной чувствительности под весом прусской этики, которая господствовала в Германии, в доме его отца, в школе Штойшер, в училище для морских офицеров империи под руководством такого воплощения воинского кодекса, каким был фон Лёвенфельд?

Дёниц вернулся на свой пост в Вильгельмсхафене в июне. Он, должно быть, нашел, что его обязанности по обеспечению внутренней безопасности заметно облегчились после того, как активные коммунисты были арестованы и брошены в концлагеря. В нации в целом, воцарилась новая атмосфера надежды; началось «национальное возрождение» — по крайней мере, таково было послание, которое распространяли пресса и радио, теперь подконтрольные департаменту пропаганды Геббельса. На поверхностном уровне это казалось правдой: огромные денежные вливания, спасающие от безработицы стимулированием частично военной промышленности, начали уже приносить свои плоды, и повсюду было подлинное ощущение надежды на новые цели и освобождение после последних путаных лет республики.

И это было особенно важно для флота. Гитлер ратифицировал пятилетний план восстановления флота, который санкционировал еще его предшественник на посту рейхсканцлера, Франц фон Папен, и подтвердил главам вооруженных сил, что он обеспечит их родам войск развитие без помех. Кроме того, дух единения благодаря общим целям, которые он обещал нации, был идеей, которая совершенно соответствовала пересмотренной концепции морских офицеров о лидерстве, объединенной одним устремлением. Амбициозные офицеры среднего звена, такие как Дёниц, теперь могли смотреть в будущее с уверенностью.

1 октября 1933 года он получил повышение до фрегаттен-капитана (капитан 2-го ранга), и в ноябре новый глава штаба, который сменил Канариса, дал ему восторженную характеристику:

Свидетельство, которое выглядит как будто специально подготовленным для того, чтобы заставить забыть о всех сомнениях, поднятых в характеристике «левантийца», заканчивалось так:

В июне 1934 года Дёницу было приказано принять командование над крейсером «Эмдем» с 24 сентября. Он и не мог просить ничего лучше этого, после трех с половиной лет службы в штабе. После передачи дел своему преемнику он поехал на четыре недели в Англию, чтобы подтянуть свой английский язык, и остановился там у «одной леди из английских дворян в Кенсингтоне». Ее звали Хэндфилд-Джоунс, и она жила по адресу Бедфорд-Гардене, 24. Ее муж умер, и она потеряла своего единственного сына во время войны во Фландрии, но не впала в уныние; в своих мемуарах Дёниц щедро восхваляет ее взгляды на жизнь.

Каждую пятницу она давала ему рекомендации, записанные на голубой бумаге, о том, как провести выходные; кажется, что в основном предложения касались визитов к ее многочисленным «графским» родственникам. Одной из первых была ее 80-летняя мать, которая потрясла Дёница тем, что заглотила значительную дозу виски в качестве аперитива перед ланчем. Когда он выразил свое «изумление ее жизненной силой», она ответила, что это вполне естественно, коли она полжизни провела в седле. Ее муж был известным охотником.

На следующий уик-энд хозяйка повезла его в Портсмут — смотреть на «Викторию» Нельсона. Машина затормозила перед воротами в гавань, и охранники задали ей несколько вопросов перед тем, как позволить проехать дальше. Внутри, когда панорама британских военных кораблей разного вида предстала перед его взором, он спросил ее, о чем интересовались охранники. «Они хотели знать, являемся ли мы оба британскими подданными, — сказала она, — и естественно, я сказала, что оба». Встревожившись, что его внешность и «запинающийся» английский могут выдать, что он иностранец «и в придачу к тому же немецкий морской офицер», он сказал ей, что хочет посетить «Викторию» как можно быстрее, а потом покинуть это опасное место. Тревога мешала ему полноценно наслаждаться созерцанием знаменитого судна, и он с облегчением вздохнул, когда они покинули доки.