«По этой причине, — продолжал он, — торговые корабли будут топиться без предупреждения, с намерением уничтожить как можно больше членов экипажа. Как только выяснится, что большинство моряков погибли, у американцев возникнут проблемы с набором новых людей. Обучение морского персонала занимает много времени. Мы ведем битву за существование и не можем исходить из гуманистических соображений. По этой причине я должен отдать приказ: так как иностранных моряков нельзя брать в плен и в большинстве случаев в море это невозможно, то подлодки должны всплывать на поверхность после торпедирования и расстреливать спасательные шлюпки».

Осима с этим согласился и сказал, что японцы будут вынуждены прибегнуть к тем же методам, что они и сделали в действительности.

Дёниц впоследствии отрицал, что знал что-либо об этой беседе, и говорил, что не получал подобный приказ; и отчет о количестве жизней, спасенных при потоплении кораблей у побережья США, говорит о том, что такой инструкции у него действительно не было. Тем не менее, этот разговор имел свое продолжение в последние годы подводной войны, и это заметно даже в его речи на совещании 14 мая этого же года.

Предсказав, что потери подлодок будут расти, как только возобновятся сражения с караванами, и указав, что в связи с этим необходимо улучшить вооружение на субмаринах, действующих против конвоев врага, он заявил, что наиболее важной разработкой является Abstand, или бесконтактный пистолет для торпед. Этот пистолет будет производить более явный эффект против эсминцев, чем существующие пистолеты, но «кроме того, он убыстрит уничтожение торпедируемых кораблей», а это даст «большое преимущество — вследствие очень быстрой гибели торпедированного корабля его экипаж уже будет нельзя спасти. Эта массовая потеря экипажей кораблей усугубит, без сомнения, проблемы с набором людей на флот в рамках великой судостроительной программы американцев».

И он и Редер на Нюрнбергском процессе настаивали на том, что это упоминание проблем с набором на флот в США было спровоцировано присутствием Гитлера на совещании. Но в протоколе на это ничто не указывает.

Может быть, наиболее правдоподобным объяснением будет то, что через некоторое время после своей беседы с Осимой Гитлер предложил Редеру уничтожать выживших, а тот в свою очередь обсудил это с Дёницем. Теперь Дёниц предлагал легальный и морально оправданный метод достичь той же цели.

Непрекращающиеся трудности подводного флота и следствия неравной борьбы Германии против половины мира все больше давили на него, заставляя отступать от принятого кодекса ведения войны. Это был шаг назад к средневековому варварству, уже практикуемому в восточной кампании.

Дикость, которую Гитлер развязал на Востоке, теперь отражалась на самих немцах. Немецких солдат, взятых в плен Красной армией, все чаще расстреливали, случалось, отрубали им головы, вешали вверх ногами, сжигали заживо. На Западе рейды британских бомбардировщиков над немецкими и оккупированными Германией городами приводили к сотням и тысячам жертв среди мирных жителей; движение Сопротивления в оккупированных странах возбуждало кампании по запугиванию и убийству немцев. Один взятый в плен старшина с подводной базы в Лорьяне сказал на допросе, что он думает: расстрелы заложников в отместку за убийства немецких часовых должны вызывать такие чувства у французов, что они когда-нибудь поднимутся и начнут вырезать немецкие гарнизоны.

Гитлер повелел, чтобы все военные службы во Франции имели какие-либо войска в своем непосредственном подчинении. Это побудило Дёница начать готовиться к возвращению в Париж — «шаг, вызывающий сожаление, — записал он, — так как прямой контакт с фронтом, то есть личный контакт с командирами и экипажами тех лодок, что действуют на фронте, в такой степени никогда больше не будет возможен».

На следующий день после того, как он сделал эту запись, британская авиация совершила налет на Сен-Назер. Не было уничтожено ни одной лодки, но стало ясно, что такой же налет на Керневаль — и британцы доберутся до всех офицеров подводного флота! И Дёниц стал торопить с переездом.

Здание, выбранное для его второй ставки в Париже, было современным жилым домом на авеню Маршала Монури. Переезд начался в 10 утра 29 марта.

Это случилось через два дня после того, как первый поезд с 1112 евреями вышел из Парижа и двинулся к Аушвицу (Освенциму), якобы для совершения возмездия за нападения на немецких служащих во французской столице; на самом деле это было начало «окончательного решения» еврейской проблемы, о котором договорились на совещании, которое возглавлял заместитель Гиммлера Рейнхард Гейдрих, в Ваннзее (Берлин) 20 января. Нет никаких оснований полагать, что Дёниц об этом знал; это совещание было засекречено, а все его время и силы были отданы подводной кампании. Если аресты и депортации и могли как-то попасть в сферу его внимания, то они вряд ли показались бы ему чем-то необычным; похожие эпизоды стали общераспространенными с тех пор, как нацисты захватили власть. Некоторые из его собственных подводников провели недолгое время в концентрационных лагерях и пострадали от Gleichschaltung, то есть приобщения к господствующей идеологии под надзором охраны, другие отработали в трудовых лагерях. Самым крайним средством для их воспитания считался перевод в штрафные батальоны на Восточный фронт.

Этим летом Дёниц съездил на каникулы с семьей в Баденвайлер — вскоре после своей встречи с Гитлером в «Вольфшанце». Его дочь Урсула уехала от них, чтобы родить мальчика, внука Дёница, Петера. Ее муж, Гюнтер Хесслер, прославился как один из асов-подводников и прошлым летом вернулся из рейса в Южную Атлантику со счетом в 14 кораблей общим тоннажем 86 699 тонн, рекордом для отдельного плавания, который никогда не был побит. Дёниц вызвал его в ставку подводного флота, где он и стал служить как 1-й офицер Адмирал-штаба непосредственно под руководством Эберхардта Годта.