Определённо не умирать.

Я пришла сюда не для того, чтобы умирать. Не сегодня.

«Я понимаю, — присутствие прошептало это, но я почувствовала его облегчение, настолько сильное, что у меня перехватило горло, и мне снова захотелось плакать. — Я понимаю, Элли. Правда. Я правда понимаю».

Его облегчение становилось всё сильнее, пока я стояла там.

Оно обернулось вокруг меня.

Это не согрело меня, не могло согреть, но я меньше чувствовала холод.

Он волновался.

Он беспокоился обо мне.

Я также почувствовала нечто большее. Импульс… чего-то.

Но его облегчение оставалось самым сильным. Оно стало таким сильным, что действительно ощущалось почти физическим, как будто нагревало самые кости в моей груди.

Я почувствовала, что он хочет сказать мне больше.

Я чувствовала, что он силится подобрать слова, может быть, чтобы согласиться со мной, может быть, чтобы поспорить. Может, чтобы дать совет. Может, чтобы отвлечь меня. Может, чтобы сказать мне, что всё наладится… или, может, чтобы сказать мне, что этого не произойдёт. Может, чтобы сказать мне, что я изменюсь, даже если мир этого не сделает.

Может, он даже был прав.

Может, это сделало бы меня жёстче, и меня было бы труднее сломать.

Что бы он ни хотел сказать, он этого не сказал.

В конце концов, он отпустил это.

Я почувствовала, как смысл происходящего вокруг него рассеивается, развеивается как дым, и тепло прочно вернулось в мою грудь.

«Джон придёт, — сказало мне присутствие. — Оставайся там. Не уходи, Элли».

Я поймала себя на том, что киваю, хотя в этой мысли не было никакого смысла.

Джон не придёт.

Джон сейчас спал.

Даже если бы он не спал, даже если бы не было шести часов утра или что-то в этом роде, даже если бы свет только сейчас не поднимался над другой стороной этих скал, где-то на восточной стороне залива Сан-Франциско… Джон понятия не имел, где я.

Он даже не знал, что меня нет дома.

Было действительно чертовски холодно.

Когда я, наконец, вышла из воды, я всё равно сделала то, что сказал мне этот голос.

Я села на песок и стала ждать.

Глава 19. Сталкер

Ревик стоял посреди её спальни.

Он чувствовал себя странно, находясь здесь.

Теперь, после того, что произошло, он чувствовал себя намного более странно.

Он бывал здесь раньше, так что это правда не должно быть странным.

На самом деле, он бывал здесь много раз, начиная с того времени, когда она только получила это жильё. Она жила в этой квартире уже несколько лет, начиная с последних нескольких лет учёбы в художественной школе. Это было частью его работы, частью сохранения её скрытой и живой среди людей, частью наличия планов на случай непредвиденных обстоятельств и запасных мер на случай, если её жизни когда-нибудь действительно будет угрожать опасность.

Так что да, он бывал здесь раньше; конечно, бывал.

Силясь воспринимать это как работу, как то, что он делал исключительно как часть своих обязанностей, он боролся с другим чувством — чувством вуайеризма, чувством чрезмерного вторжения, извращённым чувством, чувством отсутствия уважения, говоря себе, что всё это иррационально.

Она на работе.

Он тоже на работе.

Надо сохранять всё простым и чистым.

У него была связь с ней, прямая и сильная, поскольку сейчас Ревик был намного физически ближе к ней, чем обычно. Он сразу бы узнал, если бы что-то изменилось с её стороны, и задолго до того, как она приблизилась бы к своей квартире.

Часть его света также окружала викторианскую квартиру. Никто не смог бы подкрасться к нему или причинить ей вред, не тогда, когда он здесь.

Но он всё ещё чувствовал… дискомфорт.

Конечно, он был здесь не просто так.

Это не было выдуманной причиной или даже оправданием для того, чтобы сделать то, что, как он чувствовал, какая-то его часть навязчиво хотела бы сделать, даже если у него не было веской причины. Он не просто вторгся в её личное пространство по прихоти или чтобы удовлетворить какой-то свой интерес или любопытство. Он не так часто бывал в Сан-Франциско, чтобы иметь возможность отказаться от проверки определённых мер предосторожности, которые он ввёл в действие.

Проблема в том, что он чувствовал, что это ещё не всё.

Он мог чувствовать более личный интерес, бурлящий в его свете. Он мог чувствовать это, и от этого стоять здесь было намного более неуютно, чем он помнил по тем временам, когда стоял здесь в прошлом.

Задвинув дурные предчувствия на задворки сознания, он приказал себе просто игнорировать своё грёбаное «знание», игнорировать то, что подсказывал ему его свет, его интуицию, даже его совесть, и просто пройтись по грёбаному списку.