— Я ненавижу тебя, Лоуренс.

Дверь захлопнулась, оставив Лоуренса одного в кабинете.

Лоуренс остался стоять посреди кабинета, уставившись в закрытую дверь. Его рука всё ещё ощущала тепло её кожи.

Она ненавидит меня... Но всё-таки пришла. Это значит больше, чем её слова— подумал он, чувствуя, как на губах появляется лёгкая улыбка.

Мара, покидая клуб, чувствовала себя сбитой с толку. Её сердце бешено колотилось, а внутри бушевала буря.

Почему он всё ещё имеет такую власть надо мной? Почему я вообще пришла— задавалась она вопросами, но ответы упорно ускользали.

Он сказал, что я соблазнительная... Чёрт, я должна забыть всё это. Забудь, Мара. Забудь

Хлопнув дверью своей машины, Мара вжалась в сиденье, чувствуя, как её руки предательски дрожат. Она схватилась за руль, пытаясь собрать себя воедино. Её сердце стучало слишком громко, каждый удар отдавался в висках.

Спокойно, спокойно— мысленно приказала она себе, но её мысли, словно непокорные лошади, уносились в сторону. Перед глазами вновь и вновь всплывал его взгляд — дерзкий, уверенный, сводящий с ума.

Он думает, что всё может так просто? Что я вот так забуду, что было? Как же!— мысли, полные гнева, сменялись чем-то другим, чем-то, что она пыталась подавить.

Она повернула ключ зажигания, но двигатель заглох. Второй попытки не понадобилось: на этот раз машина ожила, хотя её хозяйка, казалось, осталась на пороге кабинета Лоуренса.

Когда Мара добралась до своего дома, её нервы были натянуты, как струны. Она резко остановила машину у дома, вышла и хлопнула дверью. Каждое её движение было быстрым, резким, будто она пыталась сбежать от самой себя.

Зайдя домой, она закрыла за собой дверь, и прислонилась к ней спиной. Глубокий вдох. Выдох.

Но вместо облегчения, её охватило чувство пустоты. Гнев, который помогал ей держаться, уходил, оставляя только тяжесть. Она сбросила туфли, шагнула в гостиную и рухнула на диван, уткнув лицо в ладони.

Почему? Почему он не может оставить меня в покое?

Тишина давила на неё, заставляя слушать то, что она так отчаянно пыталась заглушить. Она закрыла глаза, но перед внутренним взором тут же всплыл образ Лоуренса: его рука, мягко, но уверенно удерживающая её запястье; его голос, тёплый и низкий, произносящий те слова, которые она не могла выбросить из головы.

Мысленно я уже разложил тебя на этом столе.

Её щёки вспыхнули.

— Чёрт! — вслух выкрикнула она, резко вскочив с дивана.

Она подошла к окну и распахнула его, чтобы вдохнуть свежего воздуха. Холодный ветер, казалось, ударил ей в лицо, принося хоть немного облегчения.

Он не имеет права так со мной говорить. Не имеет права... заставлять меня это чувствовать.

Её взгляд упал на городской пейзаж. Огни машин, редкие фигуры прохожих. Всё это казалось таким далёким и неважным.

Я сильная. Я справлюсь. Я больше не позволю ему приблизиться.

Но где-то в глубине её души звучал другой голос, тише, но настойчивее:Ты так говоришь, но ведь ты вернёшься, правда? Ты хочешь этого, даже если не признаёшь.

Мара схватила подушку с дивана и швырнула её на пол.

Я не буду об этом думать. Он ничего не значит для меня.

Она сжала зубы, пытаясь поверить в свои собственные слова.

Кабинет Лоуренса погрузился в странное молчание. Оно было почти осязаемым, как будто воздух в комнате стал плотнее. Он стоял у окна, наблюдая за огнями города. Казалось, он не двигался, но его мысли проносились с бешеной скоростью.

Его взгляд был прикован к мерцанию огней за окном, но перед глазами стояло лишь её лицо. Её глаза, в которых отражались одновременно боль и решимость. Он пытался убедить себя, что их встреча ничего не значит, что он сможет вычеркнуть её из своей жизни, но каждое воспоминание о Маре лишь глубже врезалось в сознание.

Он сжал кулаки, вспоминая, как она сегодня смотрела на него. В её взгляде было что-то, что он не мог разгадать. Гнев, разочарование, но ещё и нечто другое — может быть, след того чувства, которое он боялся назвать вслух.

Она ненавидит меня— снова и снова повторял он про себя, пытаясь найти в этих словах хоть что-то утешительное.

Но это не утешало. Напротив, её ненависть была слишком горячей, чтобы быть искренней. Она горела, как огонь, который мог согреть, но также и обжечь.

Лоуренс медленно подошёл к столу, на котором всё ещё лежала записка. Он взял её, развернул и прочитал свои собственные слова.

Он усмехнулся, но в этой усмешке не было радости.

— Прости, — пробормотал он, смяв бумагу в руках.