Я тоже мысленно выдыхаю, но все равно продолжаю чувствовать во рту вкус его кожи, как будто его палец оставил на моем языке несмываемый отпечаток. Самое время для запоздалых укоров совести за то, что мои фокусы вряд ли можно назвать «никаких рук с женатиком». Даже если теперь у меня нет вопросов к его статусу (но все еще есть некоторые опасения). С другой стороны — ведь честно предупредил. И кому, в конце концов, принадлежала идея провести вместе вечер и целую ночь под крышей одного дома?

— Ничего себе, — Марина пританцовывает на стуле, пока я быстро сервирую стол и расставляю бокалы для воды, найденные в одном из ящиков. Ими еще не пользовались (как и большинством посуды и кухонной техники, но меня уже давно не мучит совесть за то, что мое вторжение в этот дом окончательно испортило дизайнерский вид кухни Грея. — И вино будет?

— Ага, — кривлюсь ей, — детская шипучка для тех, кто сегодня героически победил в схватке с синусами и косинусами.

— Она всегда такая жутко правильная, — шепчет Владу Марина.

Я на секунду ловлю его прищуренный взгляд, как будто в этих словах он ловит какой-то только ему одному понятный подтекст. Хотя нетрудно догадаться, что именно он думает о моей правильности и попытках сохранить наше… гм-м-м… общение в рамках социальных приличий.

Социальные приличия.

Боже.

Мысленно закатываю глаза. Моя младшая сестра чертовски права — я все-таки жуткая правильная зануда.

— Выглядит просто оху… — Влад вовремя прикусывает язык, когда я выкладываю ему на тарелку результат своего сегодняшнего кухонного угара. — Круто выглядит, Нимфетаминка. Звездочка Мишлен твоя вообще без вариантов!

Я испепеляю его взглядом за чуть было не сказанную грубость, но Марина и так все прекрасно понимает и смешно раздувает щеки, пытаясь не засмеяться.

— Влад, а ты хорошо учился в школе? — вдруг спрашивает Марина, и я заинтересованно жду ответ.

Он на секунду задерживает вилку над рыбой. Я отмечаю, что костяшки его пальцев немного бледнеют от того, как сильно он сжимает эти в этот момент. Как будто простой вопрос возвращает его в какие-то тяжелые воспоминания. Хотя, скорее всего, со школой у него действительно было не очень гладко, учитывая его цыганскую кровь. Если хотя бы половина из того, что рассказывают об их образе жизни — правда, то вряд ли он изо дня в день вовремя приходил на уроки, носил в рюкзаке идеально чистые тетради и оставался на дополнительны занятия.

Я уже открываю рот, чтобы перевести разговор на другу тему, но Влад меня опережает.

— Я прогуливал школу, мелкая. В основном. И у меня были ужасные тетради.

Ничего такого он не говорит — да у большинства мальчишек тетради выглядят как с помойки не только в школе, но и в универе. Но что-то в его интонации намекает, что это только вершина айсберга, показная картинка того, что на самом деле скрывалось за его «ужасными тетрадями». Что-то явно не предназначенное для наших с Мариной нежных ушей, обласканных родительской любовью и благами.

— А я когда-то нашла Анины тетрадки, — переключается Марина, прикрывая смех ладонью.

Я мысленно закатываю глаза, потому что крошки все равно валятся из ее рта, и над этой стороной ее поведения за столом нам еще работать и работать. Даже если это обычный семейный ужин дома, нет ни единого повода для свинства.

Да, я зануда.

Но пока я думаю над всем этим, Влад успевает наклонится к Марине и с заговорщицким видом интересуется:

— У нее там, наверное, были только двузначные баллы?

— Да, — инстинктивно задираю нос, потому что очень горжусь своими лучшими в школе отметками и кучей выигранных Олимпиад.

— Да у нее там одни сердечки, — громким шепотом сдает меня с потрохами Марина. — Она втрескалась в Дэна Арского и писала ему признания в любви.

Кусок запеченного баклажана становится у меня поперек горла, и Владу приходится прийти на выручку и похлопать меня по спине, пока я безуспешно пытаюсь справиться с кашлем.

— Что за Арский, Нимфетаминка, м-м-м? — В его голосе совершенно точно нет ни единого намека на то, спрашивает он это в шутку, чтобы увести подальше разговор от своем личном непростом детстве, или действительно интересуется моей подростковой влюбленностью. — Дергал тебя за косички? Носил сумку?

— Это певец, Влад, — быстро отвечает Марина. — Поет всякие ужасные ванильные песни. Если честно — кринж еще тот. Аня ему стихи писала.

— НЕ. СМЕЙ, — еле справившись с проклятым баклажаном, рычу я. — Я тебя прибью!

— Мелкая, я весь внимание! — наперекор мне требует Влад занимает демонстративно слушающую позу.

Марина занимает нарочито нелепую позу и, кривляя голос, декламирует:

— Ты мое солнце среди туч, ты самый мой любимый луч!

Отлично. Глубина моего стыда только что покорила новую отметку.