Во многом я жалела, что он не Кейвен Лоу, потому что тогда не имело бы значения, что я хотела заползти в его объятия и никогда не уходить.

Но это имело значение, а желания еще никогда не приводили меня к успеху. И в этот раз ничего не изменится.

— Ненавижу, когда ты права.

— Я знаю. Но кто-то из нас должен это сделать, — она притянула меня к себе, чтобы целомудренно обнять. — А как насчет этого? Если ты окажешься права насчет того, как он смотрел на тебя сегодня вечером, и он попытается поцеловать тебя в будущем, а ты физически не сможешь выбраться из-под его губ, я разрешаю тебе поцеловать его в ответ в течение восьми секунд, прежде чем оттолкнуть его, сказать ему, что он сошел с ума, и выбежать вон. Хорошо?

Я широко улыбнулся.

— Восемь секунд, да?

— Если наездник может сделать это и уйти без разбитого сердца, то и ты сможешь.

— Замечательно. Я и наездники на быках.

— Кстати, о наездниках, есть один загородный бар, куда мы должны заглянуть на твой день рождения. Надень узкие джинсы и пофлиртуй с ковбоями.

Я закатила глаза.

— Я уже сказала тебе, что не буду праздновать свой день рождения.

— Если передумаешь, знай, что я здесь, — махнув через плечо, она пошла к своей машине, крича: — Поспи сегодня! Ты выглядишь дерьмово!

Возможно, я и вправду дерьмово выгляжу после того, как сорвалась у Кейвена, но она упомянула об этом не поэтому.

Беспокойство на ее лице каждый раз, когда она заходила ко мне, — т. е, проверяла как я — в последние несколько недель было очевидным. Ей не нравилось, что я провожу столько времени в своей импровизированной студии, пытаясь сделать хоть одно произведение, которое не было бы похоже на обман.

Я однозначно нуждалась во сне, и ей не нужно было указывать на это.

Заперев дом и подняв уставшее тело по лестнице, я едва успела умыться и почистить зубы, прежде чем рухнуть в постель. Было чуть больше девяти, и я собиралась закрыть глаза, когда на тумбочке завибрировал телефон.

Кейвен: Она наконец-то уснула, и я запретил весь кофеин в доме.

Что происходит? Кейвен не писал мне, если это не было связано с занятиями Розали по рисованию. Например: «почему, черт возьми, на моей коробке из-под яиц блестки?» Или, «ты пролила краску на мой ковер».

Но он ни разу он не пытался связаться со мной, чтобы сказать, что она спит.

Я: Эй, я думаю, ты хотел отправить это сообщение кому-то другому. Это Хэдли.

Кейвен: Я знаю, кто это.

Итак, эта теория отпала. Проблема была в другом: Если не углубляться в это больше, чем тот взгляд, «я собираюсь поцеловать тебя», который он мне бросил в ванной, у меня не было других теорий о том, почему он пишет мне.

Я: О. Хорошо.

Ага. Это все, что я смогла придумать в ответ. О. Хорошо?

Идиотка.

Кейвен: Я просто хотел, чтобы ты знала, что с ней все в порядке. После твоего ухода она больше не упоминала о своем падении.

Святые угодники. Неужели он написал мне, потому что беспокоился, что я все еще переживаю? Как чертовски мило.

Сев в кровати, я подперла подушкой спину и с усмешкой посмотрела на телефон.

Я: Спасибо тебе за это. Мне неприятно, что она пострадала, но я обещаю, больше такого не повторится.

Кейвен: О, это обязательно повторится. Может быть, не от того, что она встала на стул, но она сделает что-нибудь еще. Мы еще не накладывали швы, но с такой склонностью к несчастным случаям, как у нее, это лишь вопрос времени.

Я: Да. Она унаследовала это от моей семьи. Я сломала руку в пять лет, поскользнувшись на банановой кожуре.

Кейвен: Банановая кожура? Ты шутишь, да?

Я: Нет. Правдивая история. Моя мама пекла банановый хлеб, и одна из этих смертельных ловушек упала со столешницы… Мой папа, притворяясь монстром, гонялся за мной по всему дому. Я не заметила кожуру, пока не стало слишком поздно. Это была сцена прямо из «Трех тупиц».

Кейвен: Ух ты, «Три тупицы»? Сколько тебе лет?

Я: Двадцать семь.

Кейвен: Я знаю, сколько тебе лет. Я смеялся над твоей отсылкой к «Трем тупицам». Очевидно, это фантастическая шутка.

И теперь он шутил. Через текст.

Со мной.

Со своим заклятым врагом.

Вот только я больше не была его врагом.

Я была женщиной, с которой он переписывался и рассказывал анекдоты почти в девять вечера, потому что его беспокоило, что я волнуюсь за Розали.

О, Бет была так не права, думая, что я что-то не так поняла в той ситуации в ванной. Я

прикусила нижнюю губу, чтобы подавить улыбку, как будто он мог меня видеть.

Я: Да. Мои родители не разрешали нам смотреть телевизор, когда я росла, но время от времени отец тайком отправлял нас в библиотеку, когда на большом проекторе показывали «Трех тупиц».

Кейвен: Совсем без телевизора?

Я: Да. Они были старой закалки. Если он подключался к розетке, нам не разрешалось его смотреть. У нас были книги и рисование. Вот и все.

Кейвен: Как ты тогда увлеклась фотографиями?