— Я думал, ты боишься птиц. Однажды ты нырнула в кишащие акулами воды, чтобы спастись от чайки на пляже.

— Акул не было, — она подняла голову, беспокойно сморщив нос. — Правда же?

— Да. Я шучу.

Она легла на спину и провела рукой по моему животу, направляясь прямо к шраму на боку.

С самого детства она была одержима двумя шрамами на моем животе. Она лежала у меня на груди или под боком, потирая пухлыми маленькими пальчиками взад-вперед по набухшей плоти.

Поначалу мне это не нравилось.

Я ненавидел эти шрамы и кошмары, которые их сопровождали.

И мне было противно, что такая чистая и хорошая девочка, как моя Розали, может даже прикоснуться к такой грязи.

Но Бог что-то делал неправильно, потому что моя малышка их обожала. Со временем я перестал ассоциировать их с тем, как я их получил, а вместо этого связывал их с совершенством и комфортом, которые я ощущал, когда она засыпала в моих объятиях, поглаживая их.

И до сих пор, четыре года спустя, неважно, была на мне рубашка или нет. Ее руки всегда были именно там.

— Ты знаешь, что у Хэдли была морская свинка, когда она была маленькой?

Я поцеловал ее в макушку.

— Правда?

— Да, ее сестра назвала его Беконом. Она думала, что это смешное имя, но я не знаю почему. Хэдли сказала, что он не ест бекон. Морская свинка — это не настоящая свинья. Ты знал об этом?

Я не успел ответить, как она уже продолжила говорить.

— Это маленький хомяк с кучей шерсти. Ну, не у всех из них много шерсти. Хэдли показала мне фотографию одного из них на своем телефоне, и у него

не было волос. Это выглядело противно. Но я сказала ей, что если она приедет ко мне на ферму, то я разрешу ей держать там морскую свинку.

— Ух ты, у тебя уже добавилось серьезное количество животных. Может, тебе стоит открыть зоопарк вместо фермы?

— В зоопарках есть змеи. Я ненавижу змей.

— Но это будет твой зоопарк, так что ты можешь завести любых животных, каких захочешь.

Она перестала тереть мой шрам и задумчиво постучала по подбородку.

— Но где тогда Хэдли будет держать свою морскую свинку? Держу пари, слоны на нее наступят.

— Ах. Отличное замечание. Может, тогда лучше придерживаться фермы.

— Да. Хорошо, — она снова принялась тереть шрам. — Папочка?

— Слушаю, детка.

— Я люблю Хэдли.

Я закрыл глаза, чувствуя, как в груди все так знакомо сжимается. Мне пришлось прогнать эмоции из горла, прежде чем я смог ответить.

— О, правда?

— Да. Хотя иногда она немного странная. Например, она сказала мне, что макает свои пирожные в заправку ранчо, а куриные наггетсы заворачивает в маринованные огурцы.

— Что? — я рассмеялся.

— Но она очень веселая и хорошо рисует. И она всегда красит ногти на ногах. Она сказала мне, что, может быть, скоро мы сможем спросить, разрешишь ли ты ей красить мои ногти, если только мы будем делать это на улице. И она сказала, чтобы я больше не позволяла Джейкобу целовать меня на площадке в школе, потому что у него могут быть сопли.

Я приподнялся, чтобы посмотреть на нее сверху вниз.

— Джейкоб поцеловал тебя?

— Да, но не волнуйся. Хэдли сделала мне прививку от соплей.

На этот раз я уже выпрямился.

— Она сделала тебе укол?

Моя девочка взяла мою руку, с серьезным выражением лица, и провела пальцами по моей ладони.

— Круг, круг, точка, точка, теперь тебе сделали прививку от соплей.

Я вздохнул с облегчением и опустился на кровать.

— Не пугай меня так…

Она на секунду замолчала.

— Хэдли сегодня была напугана.

— Да. Но сейчас с ней все в порядке.

— Что с ней случилось?

Я разрушил ее жизнь.

— Она просто не любит кровь.

У нас с Розали часто были подобные разговоры. Не обязательно о Хэдли, но, поскольку она была достаточно взрослой, чтобы вести беседы, мы ложились в ее постель и болтали о всякой ерунде. Разговор начинался с буквы «А», затем перескакивал на «Я», а потом возвращался к «Ж». Большинство наших бесед проходили зигзагом через все алфавит, прежде чем ей надоедало обниматься со своим стариком, и она уходила, чтобы поиграть. Эта беседа не будет отличаться от других.