Прошёл к студеру. Сквозь брезент пробивался разговор: кто-то предложил заночевать прямо в машине, кто-то упоминал о том, что можно поискать какой-нибудь пустующий дом неподалёку. Впрочем, большинство молчало, экономя последние силы. Решили, видимо, что остановились ненадолго. Переведём дух, а дальше будем искать подходящее место. В голове вертелась только одна мысль — главное, чтобы здесь было тихо и безопасно.

Вскоре меня позвал Добролюбов. Сообщил, что Кейдзо нашёл на карте место, где живёт Шэнь Ицинь. Я пожал плечами, сел за баранку виллиса, повёл машину, куда японец указывал.

Пока ехали, я подумал о том, что этот Китай мне кажется каким-то… странным. Здания здесь низкие, улочки узкие и кривые, редкие прохожие, что испуганно жмутся к стенам домов при нашем появлении, одеты, как бедняки. Всё вокруг покрыто пылью, а запахи — сложная смесь угольно-древесного дыма, рыбы и чего-то давно гниющего. Как же всё это не сочетается в моей памяти с другим, современным Китаем, с его небоскрёбами, сверкающими витринами и быстрыми поездами, огромными автострадами и бескрайними полями вокруг городов, где возделан каждый гектар земли.

Но здесь ничего этого нет. Вместо ровных улиц с идеальным асфальтом — грязь и лужи. Вместо высоких технологий и светодиодных огней — тягловые повозки и люди, таскающие тяжёлые грузы на плечах при свете масляных светильников. Ощущение такое, что время тут остановилось, и то ли XVI век, то ли ХХ-й.

В будущем Китай совсем другой. Я знаю его как страну огромных достижений, экономического чуда, где всё полезное пространство занято по максимуму. Даже маленький городок там может похвастаться небоскрёбом. А здесь? Пока только зарождается новая жизнь, а старый мир умирает медленно, сопротивляясь переменам. Сейчас я будто вижу то, что станет основой для того Китая, каким он будет через десятилетия. Но пока этот мир кажется мне странным, чужим и мрачным.

Поплутав по городу, — Кейдзо также было непросто ориентироваться, но он хотя бы знал китайский язык, — мы наконец остановились на узкой улочке, которая словно пряталась между старыми домами с традиционными китайскими крышами, выложенными черепицей. Вдоль вымощенного старыми гнилыми досками тротуара тянулся забор, сложенный из крупных булыжников, от времени потемневших и покрытых мхом. Над забором возвышались ветви дерева, усыпанного мелкими жёлтыми листьями, которые слабо шуршали на ветру. Всё вокруг дышало тишиной, нарушаемой лишь звуками наших шагов и чавканьем грязи под сапогами.

Кейдзо остановился у низкой калитки, сколоченной из грубых досок, местами рассохшихся и обитых ржавыми жестяными полосками. Он наклонился, постучал в неё, взявшись за стальное кольцо, и несколько раз подёргал его. Откуда-то из глубины двора тут же раздался громкий лай собаки, тяжёлый и хриплый. Гавканье постепенно сменилось низким рычанием, в котором слышалась предостережение. За забором донёсся звук шаркающих шагов, как если бы кто-то двигался, но не торопился из опасения узнать что-то нехорошее. Внезапно затихло рычание, и послышался старческий голос:

— Кто там?

— Шэнь-сан, это я, Кейдзо Такеми, — ответил наш шпион.

В этот момент мне показалось, что в голосе Кейдзо прозвучало нечто большее, чем просто приветствие. Возможно, уважение, а может, лёгкая насторожённость. На секунду всё вновь погрузилось в тишину, лишь собака по-прежнему тихо ворчала.

— В глубине в горах топчет красный клёна лист… — произнёс невидимый мужчина и замолчал.

Японец тут же подхватил:

— … стонущий олень, слышу плач его… во мне вся осенняя печаль.

Послышался скрип открываемого замка, потом лязг засова, и калитка наконец отворилась. Перед нами оказался небольшого росточка пожилой мужчина лет 60-ти, с реденькой бородёнкой, в домашнем халате, тапочках и бумажным фонарём в руках. Увидев Кейдзо, он улыбнулся, но когда заметил людей в форме и при оружии, попятился испуганно назад. Видимо, решил, что мы пришли его арестовывать.

Собака снова зашлась хриплым лаем и попыталась вырваться с цепи.

— Быстро во двор, — распорядился Кейдзо, и мы вошли, закрыв калитку. — Шэнь-сан, это мои советские товарищи. Успокойте собаку.

Китаец нервно дёрнул головой в знак согласия. Потом подошёл к псине, что-то ей сказал, а потом, придав ускорение по мохнатой заднице, пнул в сторону будки. Собака нехотя повиновалась. Вокруг снова воцарилась тишина.

— Шэнь-сан, очень рад вас видеть снова, — сказал Кейдзо, широко улыбаясь. Подошёл к китайцу, протянул ему руку, а когда жал, то ещё и обнял. Вид у Шэня был растерянный, но хотя бы страх в его лице стал быстро улетучиваться. — Давайте пройдём в дом? Не будем нервировать соседей, — произнёс японец.