— Да-да, конечно, прошу вас идти за мной, — сказал китаец.

— Черненко! — позвал Добролюбов.

— Я! — отозвался из сумрака пулемётчик.

— Остаёшься наблюдать за машинами. Если что, зови. Сурков тебя сменит через полтора часа.

— Есть! — в голосе Остапа послышалось лёгкое разочарование. Он, как и все мы, мечтал отдохнуть, а тут первому выпало стоять на посту и охранять технику. Но что поделаешь… приказы не обсуждают. Да и службу нести, так понимаю, Черненко будет с удобствами — когда он вышел на улицу, вскоре послышался скрип рессор виллиса. Стало ясно: пулемётчик забрался в салон. Главное, чтобы не уснул ненароком. Чёрт его знает: вдруг в Мишане остались японцы?

Шэнь Ицинь провёл нас в дом. На шум вышла его, так понимаю, жена. Как увидела нас, всплеснула руками и побледнела. Муж поспешил ей что-то сказать. Видимо, успокоил, и женщина быстро ретировалась, послышалось, как гремит посудой. Что ж, если нас тут ещё и покормят, то будет вообще распрекрасно! Ну, а насчёт харчей беспокоиться им незачем: у нас с собой есть, из чего кашу сварить. Уж точно не придётся из топора.

Я оказался прав. Шэнь Ицинь оказался человеком гостеприимным. Он попросил жену накормить нас с дороги, как только Кейдзо объяснил, кто мы и откуда. Всё выглядело так, словно для китайца не было ничего важнее, чем проявить уважение к гостям, даже таким неожиданным. Но прежде нам показали место во дворе, где можно умыться с дороги. Привели себя в порядок, почистили форму, прошли в дом.

Командир, недолго думая, распорядился расчехлить вещмешки. Поделиться продуктами оказалось правильным решением. У китайцев из припасов были только рис да немного сушёной рыбы. Рыба пахла речной водой, а её жёсткость говорила, что её сушили на открытом солнце. Наши запасы — сухари, тушёнка, несколько банок консервированной каши — отлично дополнили скромные местные припасы.

Ужин готовился прямо на открытом огне, над которым весело потрескивали поленья. В большой железной кастрюле, почерневшей от времени и копоти, варился рис, пахнущий дымом и чем-то одновременно домашним и простым. Наша тушёнка смешалась с рисом, и даже каши пошли в дело — их растопили в горячей воде, добавив немного сушёной зелени.

Когда всё было готово, нас пригласили к низкому столу. Еда выглядела скромно, но аппетитно. Мы ели молча, лишь иногда переглядываясь. Даже самый обычный рис с тушёнкой и солёной рыбой казался чем-то особенным после долгого пути. Тёплый свет лампы над столом, едва освещавший наши лица, делал эту простую трапезу удивительно уютной.

Я вдруг подумал, что уже много месяцев не ел под крышей обыкновенного жилого дома. Не в землянке, не в блиндаже, не в окопе или в машине, а вот так, удобно устроившись на покрытом циновкой полу.

После ужина нас угостили чаем. Напиток подали в простых глиняных чашках. Тёплый, терпкий аромат наполнил комнату. Чай был крепким и горячим, его вкус казался одновременно горьковатым и сладковатым. Мы пили его вприкуску с сахаром, отламывая небольшие кусочки от общего желтоватого куска, лежавшего на тарелке, — это Микита Сташкевич вывалил такое богатство из своего сидора.

За столом воцарилась почти домашняя тишина. После долгой дороги и простой, но сытной еды это было лучшим завершением вечера.

Шэнь Ицинь внимательно наблюдал за нами всё это время. Как только мы отодвинули пустые чашки, он предложил пройти в комнаты, чтобы отдохнуть. Хозяин мягко указал в сторону пустующих комнат, а его голос звучал сдержанно, но заботливо. Похоже, он заметил, насколько вымотанными мы были, и сам хотел убедиться, что его гости смогут как следует выспаться. Кейдзо перевёл, что у владельца типографии были три дочери, но они давно выросли и вышли замуж, а комнаты остались.

Все ушли отдыхать, в большой комнате остались четверо: Добролюбов, я, Кейдзо и Шэнь Ицинь. Предстояло понять, есть ли у китайца такая карта, что поможет нам добраться до сокровищ.

В комнате царила гнетущая тишина, нарушаемая лишь редкими поскрипываниями старых досок где-то в доме. Добролюбов задумчиво стоял у окна, сложив руки на груди, а Кейдзо, чуть откинувшись назад, сидел у стены на стуле, откинувшись на спинку так, будто хотел максимально увеличить дистанцию между нами и собой. Шэнь Ицинь устроился напротив меня, неспешно потягивая чай из фарфоровой пиалы, словно происходящее его вовсе не касалось.

— Товарищ Шэнь, нам нужна подробная карта местности, — наконец начал Добролюбов, постаравшись придать голосу дружелюбие, хотя я видел, что внутреннее напряжение его не оставляло. — Включая железные дороги, мосты и реки.

Опер вопросительно посмотрел на Кейдзо. Тот послушно перевёл.

Китаец отставил пиалу, вытер губы платком и посмотрел на нас своим острым, словно проникающим в душу взглядом. Потом он несколько раз провёл ладонью по лицу, будто оглаживая невидимую бородку, задумчиво наклонил голову.

— Карта? — повторил он, словно для уточнения, но в его голосе не было ни удивления, ни страха, ни вызова. Только спокойное, почти ленивое любопытство. Видимо, он и ожидал чего-то подобного.

Кейдзо кивнул: