Валентина Иевлева, еще одна жительница Архангельска, вспоминала о времени, проведенном в Интерклубе — интернациональном клубе, специально организованном для иностранных моряков: «Обстановка там была такая красивая: барский особняк, кругом ковры, диваны даже из Москвы выписали. Мы, девочки войны, ничего этого не видели…» Туда охотно пускали советских гражданок — конечно, неизбежно случались романы с иностранцами.

У самой Валентины в военные годы были отношения и с англичанином по имени Томас, и с американцем Беллом Рауграфом. Дочку, которую она родила в семнадцать лет, она назвала в его честь, Беллой. Уже тогда, судя по воспоминаниям женщины, она понимала: хорошо эта история не закончится — но сопротивляться желанию, в том числе сексуальному, не могла и не хотела (эта история еще раз доказывает: советская власть не могла превратить людей в бесчувственные машины, чья единственная страсть — жить и умирать во имя партии).

Скоро видим: одна девочка исчезла из клуба, вторая, третья… Аресты.

Директор Интерклуба вызвал меня к себе: «Вы знаете, все иностранцы больные, сифилисные. Вы заболеете, искалечите всю свою жизнь». Наверное, хотел предупредить об аресте. Я и без него понимала: всех арестовывают, а я чем лучше? Знала, но все равно ходила.

Мама, конечно, меня отговаривала. И просила, и умоляла, и плакала. Но что можно сделать с одержимым человеком? А я была одержима.

Скоро иностранцы узнали, что девочек арестовали. Англичане даже устроили бунт, что их русских жен не выпускают из СССР, а что толку? Жен тоже посадили [43] .

Не миновала эта участь и Валентину. Ее арестовали уже после окончания войны, в 1946-м. Сначала пытались добиться признания в шпионаже, позже подсадили к ней в камеру «наседку» — соседку-провокаторшу — и, после того как Валентина откровенно высказала все, что думает о советской системе, ее приговорили к шести годам за антисоветскую агитацию. Мать Виктории Иевлевой, отговаривавшая от опасных походов в Интерклуб, умерла в 1950-м, за два года до того, как ее дочь вышла на свободу. В 1959-м Иевлеву полностью реабилитировали, но никто, конечно, не мог вернуть ей ни мать, ни шесть лет молодости, проведенных в страшных условиях лагерей.

В такой жестокости по отношению к женщинам, позволившим себе любить моряков-иностранцев, видна определенная извращенная логика. СССР при Сталине был государством контроля и паранойи, и сам факт, что на территории Советского Союза находилось значительное количество иностранных военных (пусть и ситуативных союзников), очень раздражал власти — а уж любые связи между советскими гражданами и иностранцами воспринимались как прямая угроза герметичности страны, а значит, и угроза всей системе.

Так, в июле 1944 года нарком госбезопасности Всеволод Меркулов сообщил Сталину о том, что в Архангельске было установлено 1150 случаев личных отношений между местными жителями и иностранцами, причем сто пятьдесят из них носили «более или менее постоянный характер». Меркулов также отметил, что такие связи якобы способствовали формированию шпионских ячеек в городе. Чтобы контролировать ситуацию, активизировались местные органы госбезопасности.

С 1943 года в Архангельске началось систематическое преследование местных женщин, замеченных в отношениях с иностранными моряками. Арестованным выдвигали стандартные обвинения — спекуляция и проституция. На женщин откровенно давили, многих в итоге высылали из города. И конечно, для органов было на самом деле совершенно неважно, занимались ли они проституцией, или их отношения с иностранцами были построены на взаимной симпатии, или даже официально оформлены. Более того, стабильные здоровые отношения советских женщин с иностранцами раздражали власти даже сильнее, ведь было понятно: эти женщины с высокой вероятностью захотят эмигрировать на Запад со своими любимыми. А это вредило не только демографии, но и репутации Советского Союза как самой прогрессивной и привлекательной для жизни страны, где человек счастливо трудится на пути к коммунистическому будущему и помыслить не может для себя другой страны проживания [44] .

При этом, несмотря на то, что обо всех случаях интереса советских гражданок к иностранцам докладывали в Москву, официальных запретов вступать в отношения с гражданами других государств в СССР не существовало: о том, что это опасно (как и о многом другом в сталинскую эпоху), нужно было догадываться — а за недогадливость серьезно платить.

Прямого запрета на отношения с иностранцами в сталинскую эпоху не было, однако было очевидно, что руководство страны совершенно не желало, чтобы его граждане свободно общались с иностранцами и уж тем более создавали с ними семьи. И это приводило к глубоко личным трагедиям на фоне коллективной травмы войны. Я расскажу одну из множества подобных историй — трагедию американского военного Джексона Тейта и советской актрисы Зои Федоровой, которых советское государство жестоко наказало за их любовь. Эту историю дочь Зои Виктория подробно изложила в книге «Дочь адмирала», послужившей одним из основных источников для этой главы.

Капитан Джексон (для друзей — Джек) Тейт прибыл в Москву в составе военной миссии в качестве заместителя главы морской секции, когда война постепенно клонилась к завершению — в январе 1945 года. Через месяц пребывания в столице СССР Джек затосковал, но все резко изменилось на одном из официальных приемов, организованных советскими властями. Обычное скучное мероприятие в особняке на улице Спиридоновка шло своим чередом, звучали речи во славу союзников и победы, люди ели и пили. Джек уже подумывал о том, чтобы уходить, когда в зал вошла изящная молодая блондинка в темно-синем платье. Гости, все как один, провожали ее глазами. Кто-то кивал ей в знак приветствия, кто-то просто глазел. Это была Зоя Федорова.

Джек тогда не имел ни малейшего понятия о том, что Федорова — известная советская актриса, и не сразу понял, почему девушка вызывала у всех такой интерес. Но, конечно, она была красива, глаз не оторвать — совсем не похожа на представителей партийной номенклатуры с их мрачными протокольными лицами. Впервые за все время пребывания в холодной и мрачной зимней Москве чувство апатии вдруг покинуло американца. Джек продолжал наблюдать за прекрасной незнакомкой, стараясь не привлекать к себе внимания. Смотрел, как она попросила бокал шампанского, отказавшись от водки, как со скучающей улыбкой слушала полного мужчину в коричневом костюме, типичного советского функционера. Когда нудный товарищ ушел и девушка осталась одна, их с Джексоном взгляды встретились [45] .