Система играла теперь «Getting Older». Элен нравилось, когда Билли Айлиш брала глубокие низкие ноты, ей казалось тогда, будто музыка трогает ее физически, а ей именно это и было нужно: чтобы что-нибудь, все равно что, тронуло ее физически. Ей пошел сорок четвертый год, и, по всей вероятности, никто больше ее не тронет. Есть, конечно, Фред, но Фред не трогал ее уже четыре года, после события, о котором она не хотела вспоминать.

Ей и самой была невыносима мысль, что он еще может ее тронуть. От этой перспективы к горлу подступала тошнота.

Через полчаса альбом кончился. Это была самая последняя песня самого последнего альбома Билли Айлиш. Других больше не будет никогда. Больше вообще не будет альбомов. Никто больше не напишет музыку. Не напишет новых романов, новых картин, не снимет новых фильмов. Если где-то и сохранились колонии выживших, жить им осталось недолго, а если они и заживутся, то в таких условиях, что ослабевшим людям и в голову не придет сочинять музыку, писать романы, а откуда бы они взяли технику, чтобы снимать кино? Всему этому пришел конец. По-прежнему лежа, не обращая внимания на слезы, которые так и текли по щекам, она включила телевизор, висевший на стене напротив кровати. Движением большого пальца по кнопкам пульта пролистала имеющиеся на сервере фильмы. Агентство, которому Фред заказал оборудование острова, сделало свою работу на совесть, особенно то, что она называла entertainment: на ряде жестких дисков (сколько их, она в точности не знала) были закачаны десятки тысяч фильмов и телесериалов, а также миллионы цифровых книг, миллионы музыкальных альбомов и миллионы видеоигр. Чего там только не было: весь каталог студии Paramount, включая каталог НВО, Sony Pictures полностью, все, что выпустила студия Disney со времени создания ее Уолтом в 1923-м, и все снятое на студиях, купленных ею в течение десятилетий: Pixar, Touchstone, Marvel, Lucasfilm, 2Oth Century Fox. Но был и каталог независимых студий, таких как Amblin, Lionsgate, American Zoetrope, a еще кинопродукция Европы, Китая, Индии, Южной Америки и даже Африки. Запас музыки был еще богаче, и она могла установить фильтр «по артисту», «по году», «по жанру» и даже «по атмосфере и настроению» (списки «Ужин при свечах», «I love the 90’s», «Sunday jam», «Cosy coffee house», «African Heat», «Dinner with friends»). Элен пробегала глазами эти списки, и они казались ей эхом сгинувшего мира: нет больше кофеен, нет друзей, с которыми можно было бы провести вечерок. В доме были и книги, миллионы книг, она могла одним движением руки загрузить их в свою читалку: эссеистика, история, биографии, художественная литература, бестселлеры, лауреаты Гонкуровской премии, премии Медичи, премии Флоры, премии Ренодо, а еще малозаметные книги, малозаметные авторы, которых редко кто читал и уже больше никто не прочтет. Как бы то ни было, за все пребывание на острове она не одолела ни одной книги целиком. Идеи, изложенные в эссе, истории, рассказанные в романах, теперь ничего не значили: никогда больше не будет основополагающих принципов экономики, психологии, социологии, не будет серийных убийц, терроризирующих калифорнийских подростков, не будет двойных агентов, не будет историй большой любви. Зачастую она начинала какую-нибудь книгу, старательно читала первые страницы, но не проходило и десяти минут, как бросала и возвращалась к списку фильмов.

Она всхлипнула, утерла нос рукой и выбрала «Титаник» Джеймса Кэмерона. Красивая история. Она любила этот фильм. Прекрасно подано. Не слишком сложно и не скучно. Здесь было все: любовь, ревность, насилие, люди, уверенные, что с ними ничего не может случиться, и не подозревающие, что уже слишком поздно, и, главное, был Леонардо Ди Каприо. Ей нравился его герой, бедный юноша, одновременно робкий и мятежный. Она мечтала, подобно Кейт Уинслет, раздеться перед ним, под его нежным и внимательным взглядом, и представляла себе, как вдруг в этой роскошной каюте, воплощающей для него запретный мир, сгустится воздух от необычайного сексуального напряжения, но ничего не произойдет, нет, все случится позже, в тишине салона Renault Type СВ de Ville 1912 года выпуска. И это будет чудесно.

Элен больше не плакала. Она протянула руку к выдвижному ящику ночного столика и достала лежавший там на зарядке маленький Womanizer. Закрыла глаза. И на время забыла о конце света.

Александр трое суток не ночевал дома. Он взял с собой запас еды, зарядил айфон и наружный аккумулятор к нему (батарея айфона держала зарядку не дольше нескольких минут), запихал все это в рюкзачок и ушел на пляж, находившийся в четырехстах метрах, на западе острова. На широкой полосе были перемешаны мелкие камешки, осколки ракушек и засохшие водоросли. Там, в ожидании вечера, он навел порядок в своей палатке Quechua, проветрил спальный мешок, уже начинавший попахивать, после чего, скользя взглядом по кобальтово-синим волнам, сжевал горсть черных ягод, сорванных с растения, названия которого он не знал. Ему нравилось их действие: кружилась голова, язык становился неповоротливым, и ненадолго казалось, что все не так уж плохо. Чтобы отбить горечь во рту, он регулярно отпивал по глотку водки. За три дня осушил целую бутылку. Неважно; в том, что отец называл погребом, оставалось еще несметное количество бутылок водки, а также джина, текилы, рома, было там и вино, сотни бутылок, белое, красное, розовое, наливки и настойки, пиво и сладкие ликеры, отвратительные липкие субстанции, к которым никто никогда не притрагивался, даже он. Когда накатывала тоска, Александр закрывал глаза и представлял себе выстроившиеся в ряд бутылки. Это успокаивало. Помогало взять себя в руки.

После своего восемнадцатого дня рождения, полтора года назад, Александр все чаще испытывал потребность в уединении. Во-первых, атмосферу в доме невозможно стало терпеть: невыносима была ненависть, которую питали друг к другу родители, как будто сжигавшая их изнутри, их ссоры — ссорились они не бурно, не шумно, били всегда в шелковых перчатках, как воспитанные люди, — и причуды сестры, которые начинали его пугать. Но было и кое-что еще. Он полюбил приходить на этот пляж, все чаще жевал здесь горькие ягоды, пил водку, прокручивал плейлисты в наушниках Beats Studio — их система поглощения звука изолировала его от мира, — потому что здесь, когда он был один и пьян, воспоминание о Хлое всплывало с такой удивительной четкостью, что казалось, будто она здесь, рядом, он почти мог ощутить тепло ее кожи на своей, вкус ее губ на языке и ее мягкие волосы между пальцами.

Слушать Александр предпочитал записи концертов, ему было без разницы, что поют, больше всего он любил слышать вопли зрителей. Запись Cheap Trick на Будокане в Токио в 1978-м, Queen на «Уэмбли» в 1986-м, U2 в «Ред Рокс» в 1983-м, Portishead в Нью-Йорке в 1998-м, AC/DC на «Ривер Плейт» в 2009-м, Green Day на «Уэмбли» в 2010-м, Triggerfinger в Амстердаме в 2012-м, Arctic Monkeys в «Альберт-холле» в 2020-м, Muse на Олимпийском стадионе в Риме в 2013-м, The Cure в Гайд-парке в 2018-м, Nirvana на фестивале в Рединге в 1992-м, Боб Марли в «Рокси» в 1976-м, Брюс Спрингстин в «Уорнер Голливуд студиос» в 1992-м… Ему так хотелось влиться в толпу, хотя бы раз в жизни. Он мог бы быть на одном из этих концертов с Хлоей, и они с Хлоей кричали бы, вскинув руки, под песни, которые знали наизусть.

Он и Хлоя поцеловались только один раз, пять с половиной лет назад, за несколько месяцев до того, как мир накрылся окончательно и бесповоротно. Ему только что исполнилось четырнадцать лет, Хлое, которая оставалась на второй год, было почти пятнадцать. Александр влюбился в нее в ту минуту, когда она вошла в класс в первый день занятий. Он очень хорошо помнил, что тогда почувствовал: боль, смешанную с упоением, какой-то парадоксальный восторг, будто бы чьи-то очень нежные и очень красивые пальчики аккуратно вынули сердце у него из груди. Она сама подошла к нему в начале весны, на экскурсии, организованной учителем истории. Села рядом в автобусе, когда их везли в музей старинного искусства. Они немного поговорили о первых признаках катастрофы, которая пока затронула только ряд стран южного полушария, и она спросила, беспокоит ли его это. В ответ Александр повторил слова отца, мол, бояться нечего, такие вещи случаются в странах, где государство несостоятельно, где не умеют правильно руководить. Позже, в полумраке зала, посвященного фламандской живописи, перед картиной, изображающей сцену Страшного суда, Хлоя взяла его за руку.

— А мне от всего этого страшно, — сказала она.

И тут же поцеловала его. А потом, на следующей неделе, в первый раз отключили электричество, и школу закрыли. Он послал Хлое сообщение в мессенджере: «Как ты там? Давай встретимся?» Хлоя ответила, что можно встретиться в конце недели, но на другой день родители объявили ему, что «на всякий случай» они уезжают на остров немедленно, что «волноваться не о чем», что это «только временно», пока «все не устаканится». И они уехали.

Александр больше никогда не видел Хлою. Сегодня он знал, что ее нет в живых. Он не был, конечно, на сто процентов уверен, но видел хронику, когда она до них еще доходила, в первый год. Александр догадывался, что еще много всего случилось с тех пор, как связь оборвалась, много такого, чего он не мог себе представить. И не хотел представлять. Часто на берег острова выбрасывало разные предметы, они валялись на песке маленького пляжа или жалко висели, зацепившись за скалы: пожелтевшие пластиковые бутылки, обугленные деревяшки, ставень от дома. Однажды выбросило целую дверь с уцелевшим номером и именем: «119 — Канетти». Александр задумался, с какой улицы, из какого города, из каком страны принесло эту дверь. Что за жизнь она открывала и закрывала, кто были эти «Канет-ти». Седло от велосипеда, шины, пустой пластмассовый чемодан, куски ткани, кукла без головы, смартфон с разбитым экраном, фантики от конфет, лопата с погнутой ручкой, упаковки от лекарств, всевозможная одежда: пиджак, брюки, обувь; коляска без колес, лейка, старые компакт-диски, компьютерные клавиатуры. Все, что могло проплыть с континентов сотни, а то и тысячи километров, прибивало к острову и выбрасывало на берег, как лохмотья, сорванные с умершего мира. Поначалу Александр с сестрой собирали все это и уносили на свалку за домом, туда, где полагалось складывать не подлежащие утилизации отходы, но потом им это надоело, и теперь они не обращали внимания на вещи, валявшиеся там, куда их вынесло. Все равно океан рано или поздно снова поглотит их.