— Спасибо. — ответил я. — Сколько сейчас времени?

— Господь с вами. — лишь ответила она, и развернувшись, ушла.

Мой ужин, обед или даже завтрак, состоял из миски пшённой каши, и стакана затхлой воды. Негусто, но хотя бы с голоду не подохну.

Никаких столовых приборов мне конечно же не выдали. И я, не стесняясь, начал бодро запихивать еле теплую кашу себе в рот, прямо руками.

Только я закончил приём пищи, как ко мне сразу зашёл отец Павел.

— Что думаешь, Любомир?

— А о чём мне думать? Вы меня тут насильно удерживаете, жрачку нормальную не даёте.

— Всё о теле своём. — кивнул батюшка. — Ты бы лучше о духе задумался, поди и рану мы твою, исцелили бы.

— Это вряд ли. — тут же помрачнел я.

— Что случилось у тебя? Что от Бога отвернулся ты? — в лоб спросил отец Павел.

— Дочка умерла, маленькая совсем была. — не сразу ответил я.

— Из-за хвори этой, или по другой причине?

— Она в мертвеца обратилась. — слёзы потекли по моим щекам.

— Любомир, Господь нас слышит, и всё по его воле делается.

— А где же был ваш бог, когда дети умирали от заразы, которую придумали его создания? — заорал я. — Невинные дети! Моя дочь! Где был ваш бог?!

— На всё его воля. — тихо повторил он. — Но разве это значит, что он не любит нас? Мы сами создали эту реальность, погрузившись в ненависть и жадность. Каждый раз, когда мы отвергали друг друга, когда закрывали глаза на страдания, мы отдалялись от него. Мы настолько надменны, что из-за собственной гордыни, отвергали его любовь.

— По образу и подобию. — ухмыльнулся я, но мой голос дрожал от боли. — Как можно говорить о любви, когда мир погряз в страданиях? Где справедливость?

Отец Павел сделал шаг назад, глядя мне прямо в глаза, полные горечи.

— Справедливость — это то, что мы должны создать сами. Мы не можем ждать, что кто-то придет и исправит всё за нас. Каждый из нас несет ответственность за то, что происходит вокруг.

Я опустил голову.

— И что же мне теперь делать? Как жить с этой утратой?

— Просто жить. — ответила он. — Жить так, чтобы память о тех, кого мы потеряли, вдохновляла нас на изменение. Мы должны быть голосом тех, кто больше не может говорить. С каждым добрым делом, с каждым актом любви мы можем вернуть частичку света в этом мир.

— Вы правы, отец Павел. — лживо улыбнулся я, уже зная, что делать.

— И это славно, Любомир.

— Вы позволите мне служить ему вместе с вами?

— Конечно, мальчик мой.

Священник не думая, открыл мою клетку.

В моей голове, пронеслась недобрая мысль. А что если я просто убью его? Нет, слишком рано.

— Одумался? — подмигнул мне Алексей и хлопнул по плечу.

— Пришлось. — доброжелательно бросил я, сжав губы, показывая обиду.

— Да ладно, не дуйся. Все через это проходят.

— Ты тоже?

Он медленно кивнул.

— У меня все погибли. Жена, мама, двое сыновей. Никто не спасся, кроме меня. А потом отец Павел меня на путь верный поставил. — Алексей закурил самокрутку. — А у тебя кто?

— Жена и дочка.

— Они сейчас на небесах в Царствии Его, и видят всё, что делаешь ты. Помни об этом, Любомир.

— Я постараюсь. — сглотнул я.

Он говорил так, будто видел меня насквозь. Будто читал каждую, неосторожную мысль. А я, уже продумывал план побега.

— Сейчас тебя отведут в твою комнату, а завтра вместе пойдём на молитву, согласен?

— Да, мне так легче. — солгал я.

— И это хорошо.

Он вдруг резко поддался ко мне и упёрся своим лбом к моему.

— Все мы твари Божьи, все мы братья. — произнёс он и отстранился.

Больше мы не говорили с ним. Незнакомая женщина проводила меня до двухэтажного дома. Не знаю, что было на втором этаже, но на первом, располагались множество кроватей.

— Вы гость, так что придётся спать в общих спальнях. — робко объяснила девушка.

— Спасибо. — поблагодарил я, и улёгся на ближайшую ко мне койку.

Я не спал, а наоборот разглядывал мрачную обстановку вокруг.

Измождённые лица моих соседей, беспокойные подёргивания во сне. Вокруг пыльно и грязно. И нет, я не брезгливый. Мне доводилось спать в местах и похуже. Но пахло тут, как бы объяснить. Уныние вперемешку с отчаянием. Наверное так. Сектанты ебанные.

Солнце медленно озаряло наши палаты.