Но в Вейнингере жило, должно быть, много женского. Потому что, хотя он, конечно, мог только очень мало знать о женщинах, все же его инстинкт заставил его сделать изумительно много верных заключений «о женщине», так же как и женщина может обладать многими верными (правильными) заключениями о мужчине, хотя она редко сознательно изучала его. И хотя Вейнингер утверждает, что еврейству, как женщине, недоступна высшая гениальность, то все же как евреи, так и женщина, должно быть, не совсем негениальны в том, что касается знания людей. Впрочем, это допускает даже Вейнингер. Он говорит: «Бывают женщины с той или другой гениальной чертой; но женщина-гений не существует, не существовала и не будет существовать».

Быть может, однако, что наш брак — идеальный брак. Мы не наскучиваем друг другу, хотя мы и не забавляем друг друга. Все у нас отрицательно, это правда, но что можно еще требовать? Любовь скоро проходит — это знают все. В лучшем случае остаются те многочисленные узы, которые соединяют две души посредством любви. Но люди трусливы. Не все так очаровательно смелы, как Байрон, который в свое время писал своему другу из Венеции. «Не могу приехать. Безумно влюбился; должен остаться здесь, пока не пройдет это».

Да, да, мы все теперь трусливы. Лицемерие вошло уже в нашу кровь и поэтому бездна между людьми и правдой, между людьми и природой все увеличивается. А ведь в сущности, все гораздо проще, чем люди хотят это сделать. И женщины, безусловно, гораздо менее сложны, чем думают мужчины.

Итак, совершенно и естественно, если отношения между супругами принимают такой характер, как между мною и моим мужем.

Недавно мне пришлось слышать от одного супруга, состоящего в так называемом «счастливом браке», следующую фразу: «Ничего не может быть скучнее супружеской половины!»

По всей вероятности, он нашел другой центр вне этой супружеской половины. Но у нас нет этого центра. Поэтому мы и не скучны друг другу и за исключением редких случаев мы не чувствуем ненависти друг к другу. Итак, супружеская половина не всегда представляет интерес. Но что делать, когда нет ничего более веселого!

Я постепенно стала превращаться. Я чувствовала в себе материал для создания самостоятельного мыслящего человека. Теперь, пожалуй, беспощадные психологи спросят с улыбкой: «Позвольте узнать, сударыня, откуда в вас этот материал?»

И меня смущает этот вопрос, хотя я только мысленно прелагаю его себе. Ну что ж, это правда, он сформировал мое существо, он или другие мужчины, которых я встречала до него, или же книги, написанные мужчинами. Но из ничего никто ничего не может создавать, даже мужчина.

Сама природа, должно быть, вложила в меня материал, который поддавался формированию, и я все-таки стала мыслящим человеком с отпечатком собственного «я».

Хотя Вейнингер утверждает, что «у женщины нет совершенно души и что она даже не жаждет обрести душу, окончательно свободную от всего чуждого и наносного», — я все же убеждена в том, что я обладаю душой, данной мне природой, и что теперь я хочу найти эту душу. Но если быть откровенной, надо признаваться, что я немного боюсь того, что найду.

Первый шаг мой состоял в том, чтобы найти свой собственный вкус по отношению к одежде и устройству дома. Это мне удалось. Здесь оказалось, что муж мой восторгается всем, что я предпринимаю, а что все, что я позаимствовала от него, — не укрепилось во мне.

Изредка он высказывал мнение, не задумываясь над ним. Он был слишком занят. А я принимала все слова его за выражение глубочайших жизненных взглядов и спешила примениться к ним.

Но теперь все должно перемениться. Какое облегчение должен был испытывать и он, видя, как я освобождаюсь. Тяжело ведь всю жизнь проходить с таким паразитом на спине.

Все чаще и чаще говорила я: «Нет, я другого мнения». Или: «Этот ход мысли непонятен мне» и т. д.

И я стала искать частого общения с женщинами моего возраста, с женщинами, которые, как и я, уже не были более только «замужем», с самостоятельными зрелыми и деятельными людьми, которым казалось, что они могут обходиться без мужа. Многие из них научились смеяться сквозь слезы, и многие, взгляд которых погас от погибших иллюзий, снова свободно и ясно подняли глаза и снова начали свою жизнь сначала в одинокой борьбе.

Мой муж не мешал мне искать развлечений вне дома, даже наоборот.

Все, что я делаю, он находит правильным, оказывает мне полное доверие. Разве наш брак не идеален?

А я не поправляю более своей прически и не волнуюсь, когда он входит: по Вейнингеру, так поступают все женщины, когда входит мужчина. Правда, мы это делаем по отношению всех мужчин за исключением тех, кого мы раньше любили. «Искусство созидает, наука разрушает чувственный мир; поэтому художник эротичен и чувственен, а человек науки вне чувственности», — говорит Вейнингер. Это имеет основания. Во всяком случае, чувственность быстро исчезает при научном труде. Может быть, многое в жизни ученым показалось бы легче, если бы они не вступали бы в брак на веки вечные. А художники! Что же нам показывает жизнь, что видим мы в жизни?