Гимназия, которую я окончила, ставила своей целью сделать из нас салонных дам, а для этого особенной премудрости не требуется. Я вышла замуж после двадцати лет, и у меня и теперь все тот же муж, хотя я теперь «женщина между тридцатью и сорока годами». Если я называю наше положение хорошим — это еще не значит, что мы богаты. Напротив: то, что вносят в наш дом мои маленькие таланты, является приятным плюсом. У меня имеются таланты, к сожалению, в множественном числе. Имеются у меня также маленькие капризы, которые стоят денег, а я люблю быть самостоятельной: я современная женщина!

Часто, слишком часто меня тянет вдаль; я жажду жизни света, радости, хочу расправить крылья. Наше скромное общество, в котором мы живем, — уже не прельщает меня. Но мои маленькие полеты всегда кончались плачевно. Израненная и глубоко разочарованная, возвращалась я обратно в свою одинокую комнату с зелеными стеклами, украшенную массой цветов и залитую солнечным светом. И когда все спали, я снова садилась у своего большого камина, в котором пылал огонь, придавая всем мертвым предметам вокруг жизнь и краску, и смотрела прямо в глаза жизни. «Чего ты хочешь, милая моя? Ты стара! Не воздуха, а крыльев нет у тебя. Ты теперь уже видала жизнь — это все! Больше ничего не ждет тебя». Огонь гаснет, и я, усталая и иззябшая, ложусь в свою холодную постель. Мы, образованные современные люди, уважающие в браке свободу личности, разумеется, обладаем двумя спальнями.

Мой муж живет во имя своей науки. Я вижу его во время обеда и изредка слышу его покашливание в кабинете, где он проводит дни и ночи над своими книгами. Сидячий образ жизни истощил его, и жизнь не радует его более. Он знает свет; он многое понимает, но в нем мало веры и мало надежды, и пессимизм грозит погубить его. Каждый год он предпринимает путешествие с научной целью, и каждое утро он несколько часов работает в публичной библиотеке. Попытки современной женщины завоевать себе свободы не симпатичны моему миролюбивому мужу. Он любит во всем покой и добрый, старый порядок, но он никогда никого не осуждает. Он только говорит: «Нам, мужчинам, это неприятно, но, без сомнения, эти попытки имеют за собой естественное основание. Если мужчина не может более удержаться на высоте положения господина — он должен стать слугой». Он говорит это с небольшой горечью, он образованный человек, и, в сущности, все это интересует его. Он мечтает о покое монастыря и отчасти боится старости. С самого начала он предоставил детей мне, и отношения между ним и нашими детьми далекие.

Это «мое дело». В меня он еще бывает иногда влюблен, но его влюбленность носит всегда другой характер, чем моя. Она носит характер вспышки, и в промежутках между ее проявлениями я для него не женщина. Но он не переставал быть для меня мужчиной. И в продолжение первых пяти-шести лет нашего брака я положительно страдала от несчастной любви к моему собственному мужу. Я была разочарована. Я не могла мириться с тем, что на некоторое время я для него «добрый товарищ», с которым он живет рядом, вместе работает, вместе молчит, не могла я мириться и с положением «хозяйки дома», которой оказывают известное уважение, благодарят за обед и предоставляют пришивать пуговицы. И часто, когда он мило беседовал со мной о предметах, представляющих общий интерес, я думала про себя: «Поцелуй меня, проводи рукой по моим волосам, посмотри мне в глаза. Взгляни на мое платье, на мой воротник, скажи мне, что я хороша собой, будь влюбленным!» Но я почувствовала бы себя также обиженной, если бы он совсем отказался от общих бесед со мной. Иногда я думала, вероятно, не давая себе отчета: «Ах, об этом мы успели бы поговорить и потом, когда состаримся». Но он был на десять лет старше меня, и у него была своя наука. У меня была только моя любовь, и поэтому я была так требовательна.

Я придумывала тысячу маленьких проявлений влюбленности, осыпала его при всяком удобном случае цветами и подарками. Он никогда не помнил о дне моего рождения, не знал, что подарить мне, и на Рождество вешал на елку кредитный билет. Как огорчал меня этот билет! Он мне казался таким холодным и лишенным любви! Когда он получал мои подарки, он благодарил и силился сделать вид, что он очень доволен — он так хотел этого, но вскоре я находила их в каком-нибудь углу. Он даже не помнил более, что получил их.

Со мной дело обстояло совсем иначе. Я вспоминаю, как однажды он придумал для меня подарок. Это был шерстяной корсаж, безобразный, но теплый. Он робко, как ребенок, принес мне его. Как это было мило! Он вспомнил о том, что я недавно озябла. И поэтому он купил этот корсаж. Ах, как я любила эту безобразную шерстяную вещь! Я носила ее целый день, хотя это совершенно не шло мне. Он, значит, думал обо мне, когда ходил по улицам, думал обо мне, а не о своих проблемах, думал о том, что я сижу дома и что мне холодно. Ах, мой друг, если бы ты знал, как ты заставляешь зябнуть мою душу!

Я плакала, когда замечала, что мои подарки не интересуют его, я не могла понять, как можно безразлично относиться к тому, что дарит любовь.

И как благодарна была я, когда он изредка приходил в мою комнату и присаживался ко мне. Я зажигала тогда множество свечей, тайком украшала себя кружевным шарфиком, или вкалывала в волосы роскошные шпильки, и все вокруг принимало праздничный вид. Когда я слышала в то время от других жен, что они испытывают облегчение, когда их мужья уходят на службу, я считала их слова притворством. Но теперь, признаться, часто случается, что в то время, когда он сидит у меня, мне приходит в голову: «Мой милый друг. Мне было бы очень приятно, если бы ты теперь пошел к себе. Ты мне мешаешь».

«Женщины представляют собой сплошную чувственность, — говорит Вейнингер, — в мужчине помимо чувственности живет многое иное». Женщина всегда находится в половом возбуждении, мужчина — лишь периодами. Этим объясняется характер вспышки, присущей мужской любви. Итак, то, что мы, женщины, называем любовью, — не что иное, как инстинкт. Вся наша забота, преданность, самопожертвование, постоянная потребность осыпать возлюбленного тысячами знаков нежности и внимания, чтобы показать ему, что он всегда живет в нашем сердце и в наших мыслях, постоянное желание облегчить и украсить его жизнь — все это лишь маска, обманно прикрывающая нашу никогда не дремлющую чувственность? Быть может. Что знаю я об «истинной натуре женщины»?