И так разъярилась новая графиня, столько споров и серьёзных угроз начало возникать между супругами из-за присутствия девочки в отцовском доме, столько несправедливости пришлось претерпеть ребёнку от своей надменной мачехи, что граф в отчаянии решил доверить её заботам монахинь в Киеве, чтобы они занимались её образованием до совершеннолетия, предварительно составив завещание, где назначил её своей главной наследницей. Я рассталась с ней в то время и решила поселиться в Перми, где я родилась и где у меня ещё оставались родственники, а потом приехала в эту деревню, которую батюшка построил, где его доброта сжалилась над моими трудностями и дала мне средства к существованию вместе с моим сыном.

Однако граф Кивостиков внезапно погиб, став жертвой несчастного случая на охоте с друзьями, не успев назначить опекуна для дочери. Узнав, что Ольга Надя Андреевна является главной наследницей своего отца, вдова Кивостикова сговорилась с другими родственниками, которые всегда видели в сироте цыганскую самозванку, которая отнимет у них значительное наследство, и все вместе решили забрать девочку из монастыря и сослать её в мой дом, с такими скудными средствами к существованию, что ей придётся работать, как любой крестьянке, если она не найдёт возможности обратиться к нашей матушке-Императрице за справедливостью. И они сделали это, чтобы завладеть состоянием, распространив слухи, что девочка пропала с помощью своих цыганских родственников или что её больше нет в живых… и батюшка знает, что найдётся немало нечестных чиновников, готовых стать соучастниками зла за хорошую взятку.

Ольге Наде 18 лет, она беззащитное дитя, как мы видим, поскольку её два брата, даже если бы были её друзьями, ничего не могли бы сделать в её пользу, так как они ещё моложе её. Когда она прибыла сюда, привезённая силой, словно при похищении, двумя верными людьми графини, она пыталась покончить с собой, так как испытывает ужас перед будущим, которое её ожидает. У неё были невообразимые нервные срывы, как батюшка сам мог видеть, и если бы не вся забота, которую мы ей оказали, не знаю, что бы с ней сейчас было.

Добрая женщина рассказывала драму Ольги, заливаясь слезами. Вяземский не проронил ни слова. Однако, поняв, что Маша закончила своё печальное повествование, он спросил, и его голос был ещё более серьёзным, чем обычно:

"Знаете ли вы, находятся ли у неё документы о признании и титулы на состояние, оставленные отцом?"

— Да, они у неё, барин. Не знаю, как ей удалось защитить их от алчности враждебных родственников, но точно то, что они находятся у неё. По её указанию я достала их из подкладки юбки, которую она носила, когда прибыла сюда, где они были спрятаны.

Князь получил их из услужливых рук няни, медленно изучил их, а затем, аккуратно сложив и возвращая их Марии Александровне, заметил сдержанным тоном:

— Да, они в порядке. Если вы цените эту девушку и желаете ей добра, не говорите никому, что они у неё, и помогите ей сохранить эти документы с максимальной осторожностью. Пока будет лучше, если она останется здесь в изгнании, пока о ней не забудут… позже с их помощью она сможет потребовать права, которые ей полагаются как дочери и наследнице верного слуги нашей Императрицы. В таких случаях, когда нет опекуна, назначенного отцом, Царице надлежит назначить его или взять эту обязанность на себя, поскольку граф был другом правительства и лицом её доверия. Позже мы увидим, что можно будет попытаться сделать для её блага.

V

Ольга быстро пошла на поправку. Медико-психиатрическое лечение Вяземского, который не жалел усилий для исправления ее нервных расстройств, материнская забота старой няни, окружавшей ее вниманием, уважение и солидарность жителей деревни и обитателей скита, которые приходили с визитами и любезностями, одаривая ее всевозможными способами, отдых и чистый деревенский воздух — все способствовало ее выздоровлению. К приходу весны она полностью восстановилась, а румянец на щеках и постоянная улыбка на губах указывали на то, что пережитое горе если и не было полностью изжито, то по крайней мере значительно смягчилось благодаря сильному желанию жить и быть счастливой.

Ольга Надя Андреевна была красавицей, и ее физическое совершенство было настолько впечатляющим, что покоряло сердца с первого взгляда. Приветливая и любезная, она также умела естественным образом очаровывать, проявляя себя открытой и жизнерадостной в общении с окружающими. Для приятной беседы она не выбирала собеседников: князья или лакеи, мужики или попы — все заслуживали ее внимания и уважения, ведь она умела смеяться и веселиться со всеми, не пренебрегая низшими сословиями. Однако делала она это не из христианского братолюбия к ближнему, как Вяземский, а следуя своему исключительно открытому характеру, унаследованному от цыганской крови, текущей в ее жилах наряду с аристократической кровью и утонченным воспитанием, которое она получила. Теперь, чувствуя себя свободной, не скованной старыми общественными предрассудками, можно было сказать, что эхо характера ее татарских предков отражалось в ее поступках: она скакала галопом со своим молочным братом Михаилом Николаевичем, устраивала охоту с деревенскими детьми втайне от Вяземского, запретившего охоту на своих землях и землях скита, купалась в ручьях, как цыганки, проводила целые дни в прогулках по лесам и полям, загорая на солнце, наблюдая за работой мужиков и рабочих.

По воскресеньям она организовывала праздничные собрания во дворе скита и устраивала художественные представления для его обитателей и крестьян, которые приходили посмотреть на нее, очарованные ее пленительной грацией; пела татарские и восточные песни на известных ей диалектах, аккомпанируя себе на любых доступных ностальгических инструментах; танцевала цыганские танцы, то страстные и чувственные, то шумные и нежные, как ласка ветерка, всегда искрящаяся грацией, красотой и обаянием.

Сергей Соколов, будучи, как всякая высокая натура, утонченным артистом, стал аккомпанировать этим песням на флейте или лютне, что придавало празднествам возвышенность, а в продолжение этих радостных дней, когда все были счастливы, стал также присоединяться к ней в танцах, поскольку, несмотря на то что был философом и мистиком, оставался русским восточного склада; а какой русский, восточный или нет, даже сегодня пренебрег бы своими родными песнями и танцами родного края?