Однажды, выполняя обязанности, связанные с обучением, необходимым мне в невидимом мире для моего личностного развития, мне потребовалось посетить Землю, где я всегда наблюдал столько слёз, иссушающих сердца ближних. Я медленно спустился, без определённой цели… и парил, привлечённый, несомненно, особым сродством, над бедным районом Пьемонта, на заснеженных склонах Апеннин.

Это была деревня бедных крестьян, которые добывали из недр земли пропитание для своих ближних, больше для других, чем для себя, ибо эти мои братья, героические души, рождённые, как и я, из того же Света, были смиренны в своей бедности и довольствовались минимумом необходимого.

Горький привкус печали омрачил удовлетворение, которым в последнее время возвышалась моя душа, при виде той деревни, где проблемы множились без утешительных решений. Я вспомнил меланхоличные дни своего земного существования, когда, ступая по льдам моей родной земли, я странствовал здесь и там в поисках чужих страданий, чтобы Бог, смягчая их через меня, позволил также смягчить и мои собственные страдания, которых было немало.

Теперь я входил из хижины в хижину, навещал крестьян, рабочих, каменотёсов, рыбаков. И опустошение росло в моей душе, потому что я обнаружил, что человек, как и в мои старые времена, прежде всего оставался страдающим, и оставался таковым из-за незнания своего бессмертного предназначения.

Но… дальше, у края хижины с видом на горную цепь, группа женщин дружески беседовала. Впереди тень сосны окрашивала полумраком грубое крыльцо входа, украшенное жасмином и вьющимися растениями, в то время как цветущие липы окаймляли мягкими оттенками возделанную землю, наряду с нежными виноградными лозами, пытающимися плодоносить.

О чём говорили между собой эти бедные крестьянки?…

Их мир был так ограничен, их идеалы так скромны, что не выходили за пределы желания доброго здоровья мужьям и роста детей, которые вскоре должны были отправиться на пашню с отцом.

Я приблизился.

Они были рыжеволосыми и белокожими, с розовыми свежими лицами, как истинные итальянки, полные в своих ярких и обильных юбках, с белыми фартуками и характерными чепцами, которые делали их грациозными.

Да, о чём же они говорили?…

Я остановился послушать их, как когда-то, во время моих одиноких прогулок, встречая то одного, то другого мужика, который приходил просить помощи, которую я никогда не мог им полностью предоставить. И слеза скатилась из моей души при этом меланхоличном воспоминании.

Вот что происходило:

— Да, госпожа Рафаэла, расскажи нашей Гертруде о том, что случилось с тобой этой ночью… может, она перестанет плакать о смерти своего малыша, который вот уже два года как ушёл к доброму Богу, а она, мать, не может его забыть… Расскажи ей…

— Да, Рафаэла, не заставляй себя просить… Расскажи нам снова свой прекрасный сон…

И Рафаэла в то весеннее утро в десятый раз рассказала соседкам свой сон, но теперь у неё был ещё один слушатель, невидимый, которого никто из них не замечал:

— Помнишь, Гертруда, мою Адду?… Она умерла шесть месяцев назад, как раз когда ей должно было исполниться 3 года… и у неё должны были прорезаться последние коренные зубки… Такая живая и бойкая была моя дочка…

— Да, конечно, помню!.. Разве не я кормила её грудью вместо тебя в первые дни, когда молочная лихорадка вызывала у тебя бред?… Она была такой же красивой, как мой Джованино, которого тоже не стало… они были молочными братом и сестрой…

— Помнишь, как я плакала и горевала шесть месяцев, не помня себя, безутешная из-за отсутствия моей Адды, без сил работать в поле, не могла ни есть, ни спать, уже не верила в Бога, который забрал её у меня?…

— Как же мне не помнить, Рафаэла!.. Разве я не знаю, что ты так себя вела?… Разве я не видела тебя такой все эти шесть месяцев?…

— Так вот, Гертруда, этой ночью мне приснилось, — продолжила Рафаэла, — приснилось, что меня пригласили на праздник, где должны были веселиться только дети. Казалось, что этот праздник проходил где-то около Небес…

И я пошла.

Это было цветущее и красивое место, где дети танцевали и пели радостно, напевая гимны, бросаясь пригоршнями лепестков роз, сияющих как звёзды… На их светлых головках были венки из светящихся цветов, а крылья блестели, как должны блестеть крылья ангелов, сопровождающих Святую Матерь нашего младенца Господа…

Очарованная, я любовалась ими, наблюдая за праздником со сложенными руками, словно созерцая ангелов самого рая…

Но вдруг, что ты думаешь я увижу?…

Адду! Мою маленькую Адду!.. Но… грустную, подавленную и плачущую, с мокрыми крыльями, недостаточно яркими, чтобы участвовать в веселье ангелов… потому что её одежды тоже были промокшими, и казалось, что она появилась там тайком, не имея возможности предстать должным образом на таком важном празднике.

— Что это значит, доченька? — спросила я в крайнем изумлении. — Ты, такая грустная, когда была такой весёлой, вся мокрая и дрожащая от холода, словно утонула в потоках нашей реки По… Почему ты не веселишься с другими ангелами, ты, которая была ангелочком моего сердца, сладким благословением нашего Отца в моём доме?…