— Доброта галилейского Учителя, оказавшего мне честь посещением и трапезой в моём доме, мне, отверженному обществом мытарю, навсегда тронула моё сердце, возлюбленные мои, как вы знаете… — говорил он. — Он понял мои моральные потребности в поощрении к добру, моё мучительное желание быть хорошим. Проник своей незабываемой заботой в самые отдалённые уголки моего морального существа; окружил своей архангельской любовью все стремления моего Духа, сына Божьего, который страдал в поисках чего-то возвышенного, что просветлило бы его действия… И так завоевал меня на все грядущие века…

Я много страдал и плакал, когда этот Учитель был вознесён на крестные муки. Нет, я никогда не покидал его с того дня, когда он проходил через Иерихон! Я следовал за ним. И то немногое время, что он ещё прожил после этого, я шёл по его следам, чтобы слушать и восхищаться им. Я не прятался от властей, боясь осуждения или заключения, не имел предрассудков, и меня не беспокоил надзор римских тиранов или недоброжелательство приспешников Иерусалимского Храма. Я был хорошо виден среди народа, ходил по улицам, хотя и был презираем из-за моей должности римского чиновника… и присутствовал при предсмертных муках того возвышенного страдания в тот вечер 14 нисана… Я узнал, конечно, о воскресении, которое всех укрепило надеждой… Но мне не посчастливилось снова увидеть и услышать Учителя, я не был достоин такого огромного счастья… После воскресения Он явился только ученикам — мужчинам и женщинам — и Апостолам…

Безутешный от его отсутствия и чувствуя в себе пугающую пустоту, моим единственным утешением, чтобы не впасть в отчаяние от тоски и горя из-за исчезновения этого несравненного Друга, было присоединиться к его ученикам, чтобы слушать их разговоры о нём…

Сколько раз я ходил в Вифанию?!.. и пытался стать постоянным посетителем фермы Лазаря, хранящей столь дорогие воспоминания… Но всё там так изменилось и стало таким печальным после 14 нисана…

Однако там, на ферме Лазаря, под свежестью пышных смоковниц, посаженных Марфой; при лунном свете, среди олив, которые нежно шелестели под порывами ветров, спускающихся с Хермона; во дворе, где благоухали лилии, посаженные Марией, затерявшись среди неизвестных странников, стекавшихся в Вифанию, когда знали, что Он там остановился, я слушал проповеди Учителя незадолго до его смерти, насыщаясь до радости и восхищения словами того учения, которое Он давал народу, не знавшему, что в двух шагах возвысится крест, который унесёт Его из нашего поля зрения…

Я навестил Петра, надеясь утешить свою великую скорбь, слушая его рассуждения о Том, кто ушёл с вершины Голгофы, с тем красноречием, которым он всегда умел увлекать толпы.

Я бродил, плача и растерянный, по берегам Капернаума и Геннисарета, не зная, что предпринять для собственного спасения, но надеясь, что братья Воанергес, сыновья Зеведеевы, поймут меня и примут в ученики своей группы, как я видел, что происходило со многими другими…

Но никто из них даже не обращал внимания на мою незначительную персону… Они не смотрели на меня, не замечали меня, и я боялся побеспокоить их, обратившись к ним… Вокруг них было столько желающих учиться любви! У них было столько забот, готовясь потрясенными к героическому апостольству!.. И поскольку я был мытарем, презираемым сборщиком римских таможенных пошлин, я ошибочно убедил себя, что именно поэтому меня не принимают, хотя я знал, что среди двенадцати главных был также мытарь, которого сам Назарянин непосредственно пригласил…

Тогда я погрузился в свою безмерную печаль, не переставая, однако, скромно следовать за Апостолами, молясь о том, чтобы не замедлила помощь укрепить веру и надежду, которую я возлагал на то Царство Божие, которому надлежало прийти, Царство, законы которого мне довелось узреть в словах и действиях самого Мессии, ожидаемого людьми Израиля.

Я отступил, но не отчаялся.

Я продолжал чувствовать, что та любовь, которая однажды не погнушалась посетить мой дом, сесть за мой стол и отдохнуть под моей крышей, продолжала поддерживать меня, простирая свое внимание над моими шагами. Вскоре, от постоянного слушания проповедей его Апостолов и других семидесяти — будь то в синагогах по субботам, на берегах и площадях или в домах святых, посещаемых тогда другими святыми — я изучил подробности учения, уже изложенного Господом.

К тому времени я покинул Иерихон, оставил таможенную службу, отдал часть своего имущества бедным, как обещал Иисусу, другой частью обеспечил свою семью, распределил свои земли между наиболее нуждающимися крестьянами, оставив лишь строго необходимое для своего содержания на первое время.

Я стал странником и скитальцем, чтобы следовать за учениками и слушать, как они рассказывают толпам о личных беседах, которые вел с ними Господь до Голгофы и после славного воскресения.

Поскольку я хорошо знал грамоту и математику, говорил на греческом, широко используемом в Иерусалиме, и на латыни, также употребляемой благодаря римскому влиянию, помимо наших сирийских, галилейских и иудейских наречий, когда средства были скудны, я предлагал свои услуги школам при синагогах. Я работал там помощником книжников, обучая молодежь, или же в богатых частных домах как учитель, и так зарабатывал себе на пропитание. Если не было уроков для преподавания, всегда можно было найти дерево для распилки то тут, то там; воду для переноски, чтобы утолить жажду семей; стены для ремонта в домах римлян, которые, хотя и были агрессивны в личном общении с еврейским народом, всё же умели справедливо вознаграждать тех, кто им служил, если только речь не шла о рабах.

* * *

Однажды — это было в Иерусалиме — разнеслась сенсационная новость о том, что некий молодой фарисей, ответственный за побитие камнями и смерть нашего дорогого Стефана, которого Дух Господень вдохновлял столь славно, в конце концов обратился к Делу, потому что Господь явился ему в триумфальном воскресении именно тогда, когда он входил в город Дамаск, куда направлялся с намерением арестовать наших святых, проживающих в той местности. Господь явился ему и пригласил его непосредственно на служение, как он сделал это с другими двенадцатью до своих страданий и смерти. И теперь, уже полностью покорный желаниям Назарейского Учителя, с огромной ответственностью, возложенной на его плечи тем же Учителем, он впервые собирался выступить перед собранием учеников в Иерусалиме, рассказывая о том, что произошло.

Я пошел послушать его.

Этим фарисеем был Савл (Саул) из Тарса, "который также называется Павлом".

Он рассказал молчаливому и внимательному собранию о своей встрече с Назарянином у ворот Дамаска, и сразу же завоевал сердца многих присутствующих. Стоя (некоторые встали на колени), мы слушали подробности явления Господа Павлу, и разговор, который состоялся между ними, и последующие события, связанные с Ананией, одним из наших возлюбленных святых из Дамаска. Многие плакали, включая меня и самого Павла.