И еще я думала, какая же это эгоистичная мысль, зная всё, что я знаю. Зная, что у нас не может ничего выйти.

Я думала, как умна была моя тётя, когда установила это второе правило.

И как основательно я собиралась его нарушить.

Я провела пальцами по татуировке на его животе — маленькому бегущему кролику. На его коже пробежала волна мурашек.

— Сколько у тебя их? — вместо всего остального спросила я.

Он приподнял бровь.

— Десять. Хочешь найти их все?

В ответ я стянула с него футболку, и он отбросил её на пол кухни.

Я провела пальцами по татуировке на его бедре — косточка желаний.

— Две.

Инициалы на левой стороне торса.

— Три. Четыре, — добавила я, целуя пучок трав, связанные красной нитью на его левой руке.

На внутренней стороне другой руки — дорога, окруженная соснами.

— Пять.

Айван тихо усмехнулся, наблюдая, как я сползаю с кухонного стола и медленно увожу его в гостиную.

— Ты удивительно хороша в этом, — пробормотал он.

Я снова поцеловала его, прикусив его нижнюю губу.

— Я никогда не отступаю перед вызовом, — ответила я и развернула его, касаясь губами татуировки мясницкого ножа на его правой лопатке. — Шесть.

Седьмая была на правом предплечье — наполовину разрезанная редиска, рассыпающаяся на части.

Восьмая — маленькая, легко незаметная, на запястье: созвездие, складывающееся в знак Скорпиона. Ну конечно, он был Скорпионом.

— Всё сложнее, — поддразнил он.

— Правда? — протянула я.

Он осознал двусмысленность своих слов, громко рассмеялся и вдруг сам покраснел. Я потянула его по коридору, продолжая целовать, и толкнула на кровать, забираясь сверху. Он, несомненно, был чертовски возбужден от моей игры — и это мне ужасно нравилось.

Девятая татуировка пряталась чуть выше ключицы, прямо под его серповидным родимым пятном. Линия сердечного ритма. Когда я прикусила кожу там, он издал звук, будто терял остатки самообладания.

— Жаль, но десятую ты не найдешь, — пробормотал он.

Конечно, найду. Я всегда внимательно слушала.

Я мягко повернула его голову в сторону, почувствовала, как он задержал дыхание, и убрала волосы, завивавшиеся за его левым ухом. Коснулась губами крошечного венчика, спрятанного там.

— Десять, — прошептала я. — И что же мой приз?

Он нахмурил нос.

— Посудомоечная машина подойдет?

— Мне однажды сказали, что это самая важная роль на кухне, — ответила я.

— Он, возможно, никогда не добьется чего-то большего.

— О, Айван, — вздохнула я, взяв его лицо в ладони, — мне плевать. Мне нравишься ты.

И вот оно.

Правило тёти нарушено. Мой идеальный план разбит вдребезги.

Я знала, что Айван не останется посудомойщиком навсегда. Но даже если бы остался, это не имело бы значения. Посудомойщик, шеф, юрист, никто — неважно. Важно было то, что это он. Мужчина с глазами, как драгоценные камни, с кривоватой улыбкой и этим дурацким, но очаровательным подначиванием.

Его жемчужно-светлые глаза потемнели, стали бурей, штормом. Он резко обхватил меня за талию, переворачивая на простыни. Прижался ко мне, проводя ладонями по моим бедрам, скользя под юбку.

— Я сниму с тебя блузку, — сказал он, нащупывая пуговицы, расстегивая их одну за другой своими ловкими, длинными пальцами. Я хотела, чтобы они были совсем в другом месте. — Я буду целовать каждую часть тебя.

— Каждую? — спросила я, когда он расстегнул мой бюстгальтер.

— Каждую, — пробормотал он, спускаясь губами ниже.

Его пальцы скользнули по моим изгибам, дернули за пояс юбки, проникли под нижнее белье.

— Прекрасную…

Я судорожно вдохнула, напрягшись, когда его пальцы начали играть со мной. Запустила руки в его взлохмаченные волосы, задыхаясь от ощущения.

— …часть, — рычал он, входя в меня пальцами, лаская, пока его язык исследовал мою кожу.

Я извивалась под ним, но он удерживал меня крепко, шепча что-то сладкое, как шоколад, что-то колкое, как лимон — уверения, признания, слова, растворявшиеся у меня в волосах.

Я никогда не думала, что могу влюбиться в голос. Но когда я кончила, он прижался ртом к моему уху и пробормотал:

— Хорошая девочка.

И это вышибло из меня всё чувство самосохранения.

У тёти было два правила в квартире.