Первое: снимать обувь у входа. Уверена, я забывала об этом не раз.

Так что разок можно нарушить и второе.

Всего один раз.

Но, в отличие от обуви, чтобы разрушить себя до конца, достаточно влюбиться всего однажды.

— Контрацепция? — спросил он между поцелуями.

Я на секунду задумалась.

— Эм, да, но…

— Подожди.

Он осыпал мои бедра поцелуями, опустился ниже, коснулся губами внутренней стороны бедра, а затем исчез, чтобы достать что-то из бумажника.

Вернулся, скидывая брюки.

Открыл упаковку презерватива зубами — и, черт возьми, это оказалось куда сексуальнее, чем я думала. И надел его. И затем, неторопливо, смакуя каждое движение, вошел в меня, оставляя на моем теле шепчущие молитвы. И я поняла, что падаю. Так, что будет больно, когда ударюсь о землю. Так, что разобьюсь на части. Так что я поцеловала его, чувствуя себя яркой, безрассудной и смелой. И я упала.

На следующее утро у меня во рту было так, словно я проглотила целую упаковку ватных шариков. И тут я вспомнила: бурбон.

Пустая бутылка все еще стояла на тумбочке, а мои кружевные розовые трусики висели на абажуре.

Стильно, Клементина.

Рядом со мной кто-то застонал. Я так привыкла просыпаться в одиночестве, что не сразу осознала — Айван все еще был в постели. Он перевернулся и поцеловал мое обнаженное плечо.

— Доброе, — пробормотал он сонно и зевнул прямо на мою кожу. Голос у него был с хрипотцой, теплый, ленивый, ужасно милый. — Как ты?

Я прижала ладонь к глазам. Голова была тяжелой, как будто в нее насыпали песка.

— Мертва, — прохрипела я.

Он тихо рассмеялся, низко, мягко.

— Кофе?

— Мгх.

Он перевернулся и начал вставать, но стоило ему покинуть постель, как место рядом мгновенно стало слишком холодным. Я нащупала его за талию и потянула обратно. Он упал обратно на матрас с тихим смехом, а я свернулась калачиком у него за спиной, прижимая к его ногам свои ледяные ступни.

— Твою ж… Лимон! У тебя ноги ледяные! — взвизгнул он.

— Терпи.

— Ладно, ладно, только дай мне… подожди, — вздохнул он и перевернулся на спину. — Никогда бы не подумал, что ты любишь обниматься, — добавил он, без тени насмешки.

— Еще пять минут, — пробормотала я, устроив голову у него на груди.

Его сердце билось быстро, ритмично, и я слушала, как он дышит — вдох, выдох. В квартире было тихо, утренний свет рассыпался по комнате золотыми и зелеными бликами, преломляясь сквозь стеклянную мозаику над окном.

Через какое-то время он вдруг сказал:

— Думаю, голуби из гостиной наблюдают за нами с самого рассвета.

— Ммм?

Он кивнул на окно, и я подняла голову.

Действительно, Мать и Ублюдок сидели на подоконнике.

Я села в постели, не забывая завернуться в простыню, и прищурилась.

— Как думаешь, сколько голуби живут в дикой природе?

Он задумался.

— Наверное, лет пять. А что?

— Просто интересно, — отозвалась я и снова уставилась на птиц.

Они выглядели в точности так же, как те, что жили здесь, когда я была ребенком. Один с синими перьями вокруг шеи, будто воротник, все остальное в бело-серую крапинку. Второй с каким-то жирным блеском, с темно-синими полосами, доходившими до самых кончиков крыльев.

Теперь, когда я задумалась, я даже не могла вспомнить, как выглядели голуби, которые были до них. Или были ли у них птенцы.

Я всегда думала, что зимой они гнездятся, а весной на их место приходит новая пара. Но теперь я начинала подозревать, что все совсем иначе.

И они напоминали мне — слишком ясно, — что я нахожусь не там, где должна быть.

Я замахала на них рукой.

— Кыш-кыш! Убирайтесь!

Но они даже не шелохнулись, пока я не постучала костяшками по стеклу. Тогда они вспорхнули, но не далеко — просто перелетели на привычное место в гостиной.

— Моя тетя терпеть не могла этих птиц, — сказала я, снова устраиваясь у него на груди и закрывая глаза.

Он чуть сдвинулся.

— Лимон?

— Ммм?

— Почему ты говоришь о своей тёте в прошедшем времени?

Я застыла.

Первая мысль была — притвориться спящей. Просто молчать. Вторая — соврать.

Что? Прошедшее время? Наверное, оговорилась.

Что плохого в том, чтобы солгать?

Для него она была еще жива. Для него она все еще разъезжала по миру, пробиралась в Тауэр и пила днем в Эдинбурге, убегала от моржей где-то в Норвегии.