Я неуверенно положила руку ему на плечо. Все его тело превратилось в камень. Он вздрогнул, и я почувствовала мурашки на его рубашке. Он дрожал, таял от простого прикосновения. Мне пришлось сдержать крик, который грозил вырваться из моего рта.

— Брайар...

— Посмотри на меня, Себастьян.

— Я не могу.

— Можешь.

Мне хотелось обнять его сзади, прижаться к нему всем телом, укрыть его, как плащом, но я знала, что он еще не готов к этому. Себастьяну придется заново открывать жизнь с нуля, как и мне. Дыхание за дыханием. Прикосновение за прикосновением. По одной улыбке за раз. Но это будет происходить в его собственном темпе и по его собственной воле. Исцеление приходит, когда ты готов - и ни секундой раньше.

Солнечный свет лизнул его кожу, обнажив извилистый длинный шрам, который тянулся от плеча до кончика пальца. Казалось, что кто-то пытался содрать с него кожу.

— Никто никогда не видел меня таким. Даже мои лучшие друзья. Никто, кроме Олли, моих родителей и нескольких сиделок. — Он тяжело сглотнул. — Даже им пришлось подписать железный договор о неразглашении.

— Я член семьи, — напомнила я ему. — Мы выросли вместе, Себ. Ты можешь мне доверять.

Он схватился за подоконник и стиснул его до крови. Я отошла, чтобы дать ему свободу. Он так сильно дрожал, что я чуть было не попросила его не делать этого.

А потом он повернулся, и вся вселенная обрушилась на меня.

33

Брайар

Себастьян.

Красивый, золотистый Себастьян.

Он больше не был похож на себя.

Его тело осталось невредимым - сильное, широкое, худощавое, мускулистое. Бронзовое, как у бога.

А вот его лицо. Оно выглядело так, словно злобный зверь пытался разорвать его в клочья и почти преуспел в этом. Зазубренные раны затянулись. От правой челюсти до скулы тянулись злые красные полосы.

На месте левой щеки зиял кратер. Часть верхней губы тоже была разбита, а изящный нос, который когда-то был изящным, теперь погрузился вместе с отсутствующей щекой.

Вдобавок ко всему Себастьян еще и хмурился.

Моей рефлекторной реакцией было упасть на колени и сблевать. Не из-за его внешности. Ну, да. Из-за его внешности. Но не потому, что она вызывала у меня отвращение. А потому, что она была отвратительна ему. Он не мог жить с собой, и эта мысль печалила меня.

Я заставила свою дрожащую руку подняться и провести по глубокому хмурому изгибу его бровей. Он зашипел, инстинктивно отстраняясь, явно шокированный прикосновением. Я не отстранилась. Прошло несколько секунд, прежде чем он снова прильнул ко мне, закрыв глаза, чтобы насладиться человеческим прикосновением.

Одинокая слеза скатилась из его правого глаза по щеке. Я подавила рыдание.

Его рот перекосился набок в гримасе.

— Я уже не так красив, да?

О, нет. Я подумала, слышал ли он, как я вчера за ужином восторгалась его красотой перед девушками. Я сравнивала его с божеством.

— Повязка на глазах - это очень сексуально. — Я пожала плечами, разглаживая стойкую морщинку на его лбу. — Я всегда была в команде капитана Крюка.

— Крюк был злодеем.

— Злодеи - это просто непонятые герои.

— Да. Ну. — На его лице промелькнуло недовольство. — Меня прекрасно понимают. Вполне понятна горечь.

Собаки завиляли хвостами и обступили нас, почувствовав глубину момента.

— Мы столько лет живем в одном доме, и я никогда не видела тебя таким? — прошептала я.

Он облизнул свою разбитую верхнюю губу.

— Хм, — последовал его неопределенный ответ.

— Когда это случилось?

— Пятнадцать лет назад.

Пятнадцать лет назад.

Сейчас ему было за тридцать. Он провел половину своей жизни в этих стенах, вдали от цивилизации.

Я обхватила его лицо руками.

— И ты сидишь здесь целый день один?

Он лишь слабо кивнул.

О, Себ.

У него все еще был тот же великолепный загар. Должно быть, он каждый день часами сидел у окна и смотрел на мир, который жил без него.

— Так будет лучше. — Должно быть, он почувствовал мое сомнение, потому что поспешил объяснить. — Каждый раз, когда моя мать видит меня, она начинает безудержно плакать. Отца вырвало, когда он впервые увидел мое лицо после аварии. Оливер - единственный, кто может спокойно смотреть на меня, и даже он делает это, потому что у него нет выбора.

Что он имел в виду? Почему у Олли не было выбора? В моем мозгу пронеслось множество вопросов, но вместе с тем и облегчение.

Внутри меня поднималось чувство вины. Я не могла сдержаться, чтобы не опустить плечи от осознания того, что Оливер, должно быть, хранил этот секрет для своего брата. А не потому, что не любил или не доверял мне.

— Прости, что я повторяюсь, но... что с тобой случилось, Себ?

Он сжал мое запястье, убирая мои руки от своего лица. Я чувствовала, что ему было тяжело отвергать единственное человеческое прикосновение, которое он испытывал за последнее время.