Когда он подходит ко мне, мои колени превращаются в воду, а спина становится жесткой, словно она может сломаться под тяжестью его бесконечного взгляда. Я больше не та напористая женщина, которой хотела казаться. У меня больше нет никакой почвы под ногами, и у меня такое чувство, что что-то изменилось между нами в худшую сторону.

Он смотрит вниз на открытый ящик и просматривает презервативы, затем наручники на кровати. Наконец, он смотрит на карту памяти в моей руке, а затем его безжизненный взгляд скользит по моим глазам.

— Третий удар, Саммер Ривз. Третий удар. — Он кивает и берет флешку из моих рук.

— Мне жаль, я…

Он хватает меня за горло, обрывая слова, и все мое тело замирает в предвкушении того, что он собирается со мной сделать.

Он одаривает меня неотразимо сокрушительной ухмылкой, и я ненавижу, что думаю что-то подобное, потому что я также вижу чистую злобу в этой усмешке — греховную злобу и тьму. Тьму настолько темную, что я думаю, что его душа должна быть черной, как уголь — обсидианово-черной.

Когда его улыбка превращается в насмешливую ухмылку, к которой я так привыкла, это говорит о том, что я не ошибаюсь. Такая улыбка у хищника для своей добычи, которую он готов сожрать.

Он крепче сжимает мою шею и наклоняется к раковине моего уха.

— Теперь ты моя, Куколка, — шепчет он, лаская мою кожу своим горячим дыханием.

Я не знаю, что он сказал, помню только, что это было похоже на русский язык.

— Что? Я не понимаю, о чем ты говоришь.

— Я накажу за это твою киску.

Я не могу быть более запутанной, чем сейчас. С тех пор, как мы встретились, все в этом человеке сбивало меня с толку, включая реакцию моего глупого тела на него. Он мог говорить мне, что собирается убить меня, но мой мозг думает, что он звучит чертовски сексуально, когда говорит по-русски, и то, как он звучит, когда говорит на этом языке.

— Я не знаю, что ты, черт возьми, мне говоришь. Говори по-английски, — парирую я, пытаясь вырваться из его хватки. И от его глаз. Мне не нравится желание, которое я там вижу.

— Не беспокойся, что я говорю по-английски или по-русски, Куколка. Мы с тобой только начинаем.

— Но мне жаль. — Страх возвращается ко мне, гася мое возбуждение.

— Нет, ты не можешь извиняться за то, что я сказал тебе не делать. — Он отпускает меня. Его улыбка исчезает, а черты лица напрягаются. — Нагнись.

Мои глаза распахиваются. — Что? Что ты собираешься со мной сделать?

Я такая глупая. Он мне уже сказал. Он сказал, что отшлепает меня так сильно, что я неделю не смогу ходить.

Я не поверила ему, когда он угрожал, так что не знаю, почему мне сейчас трудно поверить, что он серьезен. Потому что он серьезен. Чертовски серьезен.

— Нагнись и прими свое наказание.

— Ты придурок.

— Это пять.

— Пять что?

— Я отшлепаю твою задницу пять раз, блядь, и каждый раз, когда ты будешь мне бросать вызов, я буду добавлять еще пять за каждую прошедшую минуту. Часы тикают, детка.

Господи, он сумасшедший.

Он снова открывает рот, собираясь добавить еще пять, но страх боли от того, как сильно десять ударов могут ранить, заставляет меня подчиниться. Я наклоняюсь, прежде чем он успевает произнести хоть слово. Когда мои руки касаются прохладных шелковых простыней на кровати, меня охватывает унижение за мое злополучное решение зайти в его комнату.

Как будто все и так недостаточно плохо.

Я не думала, что меня поймают, и уж точно не он. Я даже не слышала, как он приблизился. Ни единого шага или чего-то еще, пока он не захотел, чтобы я знала, что он здесь и наблюдает, как я облажалась.

Одна теплая рука ложится на обнаженную кожу по центру моей спины, а затем, прежде чем я успеваю сделать следующий вдох, он приподнимает подол моего платья и наносит мне сильный шлепок по заднице.

От удара мое тело подбрасывает вперед, и от вспыхнувшей боли я хватаюсь за простыни.

Еще один сильный удар по моей заднице, от которого у меня заблестели звезды.

— Перестань, мне больно, — морщусь я.

— Это должно быть чертовски больно.

Не знаю, выдержу ли я еще один такой удар. Но, думаю, он хотя бы не душит меня, как Тед. Никто, даже титулованные придурки в клубе, не были такими жестокими, как Тед.

Но это не значит, что боль стала меньше.

Еще один шлепок по моей заднице, и когда я пытаюсь вырваться, он хватает меня и перекидывает через колено, словно я капризный ребенок, которого только что застали за плохим поведением.