Соплячка.

У нее были свои проблемы дома, поэтому я относился к ее поведению снисходительно. Саванна была необузданной. Я подозревал, что настроение у нее было такое же, как у Хакса до тюрьмы.

Трэвис сделал движение, чтобы встать, но я потянулся за спину Люси и положил руку ему на плечо, заставляя его вернуться на скамейку.

— Даже не думай об этом.

— Что? — спросил он, изображая невинность.

Я нахмурился.

— Ты прекрасно знаешь, что.

— Она моя подруга.

— Она оказывает на тебя дурное влияние.

— Да ладно, Дюк. Саванна не так уж плоха.

— Скажи мне правду. Это она дала тебе вейп?

На его лице отразилось чувство вины, что спасло его от ответа.

— Я так и думал, — пробормотал я.

— Она мой друг, — сказал он, на этот раз спокойно, без всякой защиты.

— Будь ей другом. — Люси легонько толкнула его в плечо. — Помоги ей сделать правильный выбор.

Он торжественно кивнул ей и переключил свое внимание на поле как раз в тот момент, когда Люси пробормотала:

— Черт.

— Что? — спросил я.

Она указала на свои колени, где к джинсовой ткани на бедре прилипла капля красного кетчупа.

Я усмехнулся и протянул ей салфетку из тех, что взял с собой специально для этого.

— Я обляпалась, — сказала Люси Трэвису, вытирая джинсы. Затем она отправила в рот последний кусочек своего хот-дога, сосредоточившись на игре, как раз в тот момент, когда судья дал свисток и поднял желтый флаг (прим. ред.: желтый флаг в американском футболе — это желтая ткань, которую официальные лица игры используют для определения и обозначения местоположения пенальти или нарушений, которые происходят во время обычной игры).

Трибуны взорвались радостными криками — пенальти был в пользу команды гостей.

— Как раз вовремя. — Люси захлопала в ладоши. — Этот парень весь вечер держал мяч. Хорошо, что судьи наконец обратили на это внимание. Хоть и только в третьей четверти.

Я моргнул.

Трэвис уставился на нее с открытым ртом.

Черт возьми, было что-то сексуальное в женщине, которая разбиралась в футболе.

— Что? — Она пожала плечами. — Мой папа любил футбол. Он объяснил мне правила, когда мы смотрели его по воскресеньям и понедельникам. И я часто ходила на игры «Титанов».

Наверное, чтобы спеть национальный гимн.

— Мне нравятся «Титаны», — сказал Трэвис. — Только Кэл Старк кажется придурком.

— О, он настоящий придурок. — Люси рассмеялась. — Но он выигрывает футбольные матчи, так что продолжает оставаться придурком.

— И зарабатывать миллионы долларов.

Она кивнула.

— Однажды я видела, как он взбесился, потому что наступил на собственную жвачку. На. Свою. Собственную. Жвачку. Он выплюнул ее на бетон на стадионе, его остановил репортер, и он забыл, что ему было лень найти мусорный бак, а потом наступил в нее. Он обвинил репортера. Придурок.

Трэвис рассмеялся, а затем рассказал что-то, что он слышал по «И-Эс-Пи-Эн», так и не поняв, что причина, по которой Люси так много знала о Кэле Старке, заключалась в том, что она, вероятно, знала его лично.

Я усмехнулся, слушая, как они вдвоем рвут Кэла в клочья, пока игра продолжалась.

Трэвис просидел с нами до начала четвертой четверти, пока, наконец, не собрал кучу мусора и не встал.

— Спасибо за ужин.

— Пожалуйста, — сказал я.

— Увидимся в среду, — сказал он Люси, затем прошаркал вдоль ряда и снова растворился в толпе студентов.

— Я ему понравлюсь, — сказала она, наклоняясь ко мне. — Я ему понравлюсь.

— Да, детка. Он полюбит тебя.

— Да. — Она ударила кулаком по коленям.

Мы досмотрели матч до конца, радуясь победе «Ковбоев». Спешить со стадиона было некуда, и мы немного отстали, двигаясь вместе с шумной толпой к парковке. В море ярко-красных задних фар мы дождались своей очереди и медленно двинулись к выходу.

В конце ряда мы встретили машину Трэвиса. Он помахал нам из-за руля. Саванна сидела на пассажирском сиденье.

— Где его отец? — спросила Люси.

— Не знаю. Мелани не очень хорошо его знала. И мы об этом особо не говорили.

— Ему повезло, что у него есть ты. Что ты пообещал ему, чтобы он согласился встретиться со мной в среду?

Я усмехнулся. Меня не должно удивлять, что она догадалась.

— Двадцать баксов.

— И четыре хот-дога. — Она хихикнула, затем выражение ее лица стало более серьезным. — Я бы хотела… неважно.

— Чего бы ты хотела?

Она откинулась на спинку стула.