И именно это делает ситуацию такой трагичной.

Я обдумываю свои следующие слова, когда клавиатура на моей двери оживает. Мои глаза расширяются, и я вжимаюсь в стену за спиной, касаясь ее губами, когда поворачиваю голову в сторону.

– Не шуми.
– Это шепот, но достаточно четкий, чтобы он услышал.
– Я разберусь с этим.

Роджер входит с тарелкой завтрака, одетый в свой обычный наряд - темно-синюю обтягивающую рубашку, брюки, ремень, тяжелые ботинки. Глаза чернее безлунной ночи.

Я вскакиваю на ноги и накручиваю прядь волос на палец, изображая жгучую радость.

– Доброе утро, Роджер.

Он хмыкает в ответ.

Мое приветствие звучит бодро, я выпрямляю спину, выставляю грудь и складываю руки перед собой. Его взгляд медленно скользит по моим изгибам, задерживаясь на темных ареолах, виднеющихся сквозь тонкую ткань сорочки. Верхний свет отражается от его лысой головы, и от него пахнет, как всегда, - табаком и отбеливателем.

– Похоже, утро было интересным, - продолжаю я, изобразив приятную улыбку.

На его губах мелькает ухмылка, а его взгляд наконец-то поднимается к моему лицу. Он почти никогда не говорит, но я уверена, что он неравнодушен ко мне. Он приносит мне разные вещи: безделушки, бижутерию, угощения. Когда-нибудь я планирую использовать это в своих интересах.

Но только когда придет время.

Роджер закрывает за собой дверь, и мои плечи расслабляются. Я жду дня, когда он оставит ее открытой на достаточное время, чтобы я успела проскочить под его массивной рукой и сбежать.

Наклонившись, он опускает тарелку с едой рядом с моим матрасом. Аккуратно нарезанные ломтики яблока и кусочки ананаса.

Сейчас осень.

Где-то там, снаружи, листья становятся красными и золотыми, а я заперта внутри этого монохромного пузыря.

– Спасибо. Выглядит очень аппетитно.
– Я снова улыбаюсь ему, почти флиртуя. Две недели назад он тайком принес плитку шоколада. Это не было свободой, но на вкус было похоже.
– А Ник тоже будет есть?

Он не отвечает, но я и не ожидала.

Его глаза-бусинки смотрят на меня с жалостью и вожделением. Потянувшись в передний карман брюк, он достает маленький браслет дружбы, сплетенный из бирюзовой и лавандовой пряжи. Три бусины перекатываются между его толстыми пальцами, и я смотрю на буквы, предполагая, что это чьи-то инициалы.

У меня сводит желудок, но я не хочу этого показывать.

В углу моей комнаты хранится целая куча сувениров. Разноцветные украшения, заколки и даже сверкающий голубой гитарный медиатор. Это то, что осталось от жертв.

Болезненные, омерзительные подарки.

Бросив последний похотливый взгляд на мою грудь, Роджер швыряет мне браслет и, повернувшись, направляется к двери, чтобы провести ключ-картой по считывающему устройству.

Бип.

Пластиковая карта используется для выхода, а четырехзначный PIN-код позволяет войти.

Четыре цифры. Я пытаюсь их запомнить.

3, 2, 4…8.

Последняя цифра все еще ускользает от меня. По эту сторону двери это знание не принесет мне никакой пользы, но это не значит, что никогда не потребуется. Все, что у меня есть, - это время, чтобы наблюдать и запоминать.

Как только дверь закрывается, я бросаюсь к стене, отделяющей меня от Ника. Я прижимаюсь к ней ладонями, растопырив пальцы, и с любопытством прикладываю ухо к поверхности.

Я жду, мой пульс скачет, пока я делаю неглубокие вдохи.

Затем я слышу звук.

Дверь Ника открывается.

Завтрак.

Мои глаза вспыхивают от радости, когда я понимаю, что Ник будет рядом еще какое-то время. Для меня это не должно иметь значения, учитывая, что он был грубым, бессердечным и жестоким… но он - человек. Такой же, как и я, и я не пожелала бы его дальнейшей участи даже своему злейшему врагу.

Звук пластиковой тарелки, звякающей о кафель, звучит для меня как музыка. Двое мужчин не произносят ни слова, я слышу только шарканье ног и шуршание.

И в тот момент, когда дверь закрывается, я слышу, как тарелка ударяется о стену. Конечно, они не стали бы давать ему что-то бьющееся, что можно использовать в качестве оружия.

Я вздрагиваю.

– Тебе стоит поесть.

– Странно, но я не голоден.

– Это хороший знак. Это значит, что ты пока остаешься здесь.

– Ура.