Вздохнув, я прислоняюсь лбом к стене.

– Некоторых не кормят, а значит, их время ограничено часами. Днями, если повезет.

– Повезет, - передразнивает он ядовитым тоном.
– Та так думаешь обо мне?

– Тебе повезло больше, чем той женщине из камеры напротив сегодня утром.

– Ты ее знала? Кто она?

– Я никого здесь не знаю. Только тебя и тех, кто был в этой комнате до тебя.

Цепь Ника волочится по полу, как ржавый якорь, каждое звено наливается тяжестью от пугающего, неизвестного будущего. Я представляю, как он собирает с белой плитки остатки яичницы.

– Этот парень прикасался к тебе?

Я качаю головой, хотя он этого не видит.

– Нет.

– Он тебя не насиловал?

– Никогда.

– Почему?

– Ты задаешь много вопросов.
– Я опускаюсь на свою кровать и тянусь к тарелке, засасывая в рот кусочек ананаса.
– Ты адвокат?

Он усмехается.

– Нет, у меня есть душа.

– Хорошо. Я в этом сомневалась.

– Ты не первая.

Я не могу сдержать легкой ухмылки. Искренняя и добровольная - такая редкость. Засунув в рот кусочек фрукта, я прислоняюсь спиной к стене и скрещиваю ноги в лодыжках.

– Я никогда не подвергалась сексуальному насилию, - говорю я.
– Как я уже сказала, я - товар. Мое предназначение в другом. Если я забеременею, я стану бесполезной для их покупателя, и тогда эти стервятники не получат денег. Это бизнес.

Он хмыкает, как будто обдумывает мой ответ.

– Ты флиртовала с людоедом.

– Он - потенциальный способ выбраться отсюда. У Хранителя времени нет совести, нет сердечных струн, за которые можно было бы ухватиться. Роджер проявляет слабость, и я использую это в своих интересах, когда смогу. Я ему нравлюсь.

– Хранитель времени.
– Ник произносит это имя, издавая односложный смешок.
– Звучит как имя самовлюбленного суперзлодея из далекой-далекой вселенной. Пожалуйста, скажи мне, что он сам себя так не называет.

– Нет. Я не знаю его настоящего имени. Когда я только попала сюда, он сказал мне, что он мой хранитель, и я придумала это имя. Он определяет нашу судьбу, то, сколько времени нам осталось в этом мире.
– Ананас становится кислым на моем языке и по вкусу напоминает бензин, проникая в горло.
– У него есть эти… песочные часы.

– Что, эта игрушка у него на поясе?

– У него их несколько. Он ставит песочные часы в комнате, когда время его жертв истекает, как обратный отсчет до их смерти. Это ужасно.

Глаза щиплет.

В голове проносятся преследующие меня воспоминания. Крики и мольбы, раздирающие горло. Женщине по имени Кара перенесла это тяжелее всего, она пыталась задушить себя цепью на лодыжке, прежде чем песчинки закончились. Должно быть, за ней наблюдали, потому что прошло всего несколько мгновений, прежде чем дверь с грохотом распахнулась и ее схватили, она так билась и кричала, что мои собственные легкие сжимались от ее ужаса.

Меня пробирает дрожь, и я отодвигаю тарелку с едой в сторону, аппетит пропадает.

Тон Ника немного смягчается.

– Что у тебя там есть, Беверли? Моя комната почти пустая.

Я игнорирую намеренную путаницу в именах и тянусь за браслетом, брошенным на матрас, проводя подушечкой большого пальца по аккуратно вывязанным участкам пряжи.

Кто-то потратил время, чтобы сделать его. Он был кому-то дорог.

Теперь он будет дорог мне.

– Матрас, подушка, одеяло, - говорю я тихим шепотом, едва ли достаточно громким, чтобы было слышно через стену.
– Туалет. Раковина. В шкафу есть несколько сорочек и всякие мелочи. Два полотенца. Есть книги. Исторические романы восьмидесятых и девяностых годов.

– Захватывающие.

– Я люблю читать. Я вообще люблю истории. Это помогает скоротать время.
– Мой взгляд устремляется в угол комнаты, где неровной стопкой лежат потрепанные романы.
– Ты читаешь?

– Да. Людей.

И снова мне становится интересно, кем он работает.

Может психологом?

Нет, у него нет врачебного такта.

– Чем ты зарабатываешь на жизнь?

– Чем попало.

– Это неопределенно. И довольно сомнительно.
– Я поджимаю губы.
– Мы говорим о… криминальных вещах?

– Нет, и я оскорблен.

Он не обиделся.

– На самом деле, - продолжает Ник, растягивая слова.
– Я супергерой, и я здесь, чтобы сразиться с гнусным Хранителем времени и всех спасти.

Я вздыхаю и не могу понять, он меня больше раздражает или забавляет.

– Похоже, ты тоже любишь истории.

– Нет. Ты можешь быть рассказчиком, а я - вынужденным слушателем.

Я смотрю на стену перед собой.

– Восхищенным слушателем, - поправляется он.
– Именно это я имел в виду. Пожалуйста, продолжай.