– Я не совсем понимаю, что ты хочешь от меня услышать.
– В ее голосе чувствуется хрупкость, как будто она снова боится меня расстроить.
– Я думала, ты хочешь честности.

– Хочу.
– Обычно.

– Ну… я долгое время не теряла надежды. Конечно, если я все еще жива, то могут быть и другие выжившие, верно? В этом есть смысл. Но потом мелочи стали складываться, и…

– И что?

Она молчит слишком долго.

– Наверное, я не могу быть уверена полностью.

Но звучит так, будто она уверена. И эта чертова сокровищница безделушек говорит сама за себя, не так ли? Как и то, что я чувствую нутром.

Она молчит долго время.

Я закрываю глаза.

В мертвом пространстве призрачный воздух просачивается в мои поры. Может быть, я действительно умер под тем мостом, пока Дольф и его головорезы пинали мое безвольное тело на грязной земле. Эта камера похожа на лимб. Чистилище. Комната ожидания дьявола.

Я не общаюсь с духами, но работа всей моей жизни была связана с умершими - я шел по их следам, изучал виктимологию, анализировал их последние мгновения. Просто я никогда раньше не был одним из них.

Такое ощущение, что я тону.

– Ник?

Звук моего имени - имени Ника - вытаскивает меня на поверхность.

– Ты любишь музыку?
– спрашивает она.

– Нет.

– Давай. Назови мне хоть одну песню, которая заставляет тебя чувствовать.

Я сглатываю. На вкус это как кислые воспоминания и мимолетное счастье. Как безнадежность и сожаление.

– Я же сказал тебе, - бормочу я.
– Нет такой.

Я ничего не чувствую уже очень, очень давно.

Там, где должно быть мое сердце, нет ничего, кроме глубокой черной дыры. Глухой рев в ушах. Меня это устраивает. Так началась моя жизнь, так она и закончится. Но совсем ненадолго появилась музыка …

Тогда я не испытывал к ней ненависти.

Мелодия звенит нота за нотой в далеком воспоминании, которое кажется сном. Перебор струн. Акустическая гитара, на которой играют умелые пальцы, терзая струны голубым медиатором. Именно им она пользовалась в тот вечер. Единственный, которым она пользовалась с того дня, как я подарил его.

Это просто неодушевленный предмет. Он мало чем отличается от других памятных вещей Эверли: бальзама для губ, резинки, ниток, заплетенных в браслет.

Но в этом предмете есть сила, способная потрясти меня до глубины души..

Эверли продолжает говорить, а я представляю, как к фантомным аккордам присоединяется женский голос, словно призрачный аккомпанемент.

– Иногда трудно понять, что делает песню особенной, - говорит она.
– Это может быть гармоничность, мелодия или текст, который проникает внутрь и обнажает то, что ты никогда не мог выразить словами. Но иногда композиция включает в себя все, проникает в твою душу и словно говорит - я тебя понимаю.

Мои легкие медленно сдуваются. То, как она говорит о музыке, очень похоже на Сару.

– Моя - «The Scientist», - добавляет она.

– Что?

– «The Scientist» группы Coldplay. Ты бы узнал ее, если бы услышал.

Я знаю.

– Это моя любимая песня со средней школы, - объясняет она.
– Это была любимая песня Энни.

– Энни?
– Мой голос ломается.

Кто такая Энни, черт возьми?

– Девушка, у которой был медиатор.

Это не ее имя.

Когда она продолжает, в ее словах появляется мечтательность, которой не место в этой дыре.

– Энни играла на гитаре. Музыка была ее страстью, ее языком любви.

Полагаю, ее сказки предпочтительнее нашей реальности. Я почти верю, что медиатор мог принадлежать девушке по имени Энни.

Вот только…

По мере того как она рассказывает, я представляю себе каштановые косички и хрустальные глаза, всегда искрящиеся жизнью, понимающие больше, чем соответствовало ее возрасту. Особенно когда дело касалось музыки.

– Я думаю, она сама писала свои песни. Она была талантливым автором текстов. Некоторые люди способны заставить вас ожить одними лишь словами, но ей этого было недостаточно. Ей нужны были мелодии и гармония. Энни пела симфонии для души. Все прекращали свои занятия в тот момент, когда ее любимый гитарный медиатор касался струн. Головы поворачивались, разговоры затихали. Она пела как ангел.

Так и было.

– Она всегда исполняла лучшие песни… те, от которых щемит в груди. Понимаешь, о чем я?
– Ее голос полон теплых, приятных воспоминаний и надежд на светлое будущее - будущее, которое некоторые девушки с ангельскими голосами и звездами в глазах никогда не увидят.

Потому что их уже нет.

– Да.
– Только сейчас я замечаю, что моя рука неосознанно прижата к сердцу, а пальцы вцепились в изодранную в клочья футболку.
– Я знаю, что ты имеешь в виду.
– Слова приходят откуда-то из темноты и пустоты.