Я вздохнула.

— Шахматы тебе нравились больше, чем видеоигры.

— Ты видела шахматную доску в моём кабинете.

— Ты болельщик «Чикаго Беарз», и это бесит твоего отца, фаната «Грин-Бей Пэкерс».

— У меня в кухонном шкафу стоят пивные кружки с логотипом «Беарз». По статистике, мой отец мог быть фанатом «Пэкерс».

Я скрещиваю руки на груди.

— Зачем ты это делаешь? Зачем мне всё это выдумывать? Я не гадалка. Я ничего не выиграю. Я… — Я качаю головой. — Что ты хочешь знать?

Он встает, собирает коробки от еды и складывает их в белый пластиковый пакет.

— Забудь. Если я вынужден сообщать тебе то, что хочу знать, то это только доказывает, что ты на самом деле ничего не знаешь.

Я следую за ним в гараж, где он выбрасывает мусор в большое мусорное ведро. Дверь за мной закрывается, и мы остаёмся одни среди летнего зноя и влажности. Воздух настолько спёртый, что кажется, будто нужно не дышать, а жевать и глотать.

— Ты жульничал, чтобы сдать экзамен по испанскому языку. В итоге у тебя были одни пятерки и одна двойка.

Он останавливается, словно перед ним возникла невидимая стена.

— О-откуда тебе это известно? — спрашивает он шёпотом, осторожно приближаясь ко мне, словно я могу его укусить.

Это причиняет боль. Мне больно за него, потому что такие моменты, как этот, кажутся личными. Но я не могу объяснить. Я не могу облегчить эту ситуацию ни для кого из нас. Он поднимается по двум из трех ступенек гаража, и наши глаза оказываются на одном уровне. Всё в нём захватывает моё внимание — его древесный аромат, знакомый взгляд, суть его прикосновений, изгиб носа, даже то, как его рыжие волосы завиваются вокруг ушей.

— Откуда. Тебе. Это. Известно?

Я сжимаю губы, чтобы они не дрожали. Эти воспоминания пугают меня. Они пронизывают меня насквозь, заставляя чувствовать себя беззащитной.

— Ты делал заметки чуть выше колена, потому что учителя обращали внимание на руки и кисти. Поэтому ты писал ответы на ноге и носил джинсы с дырками на коленях, чтобы можно было приподнять штанину настолько, чтобы видеть записи.

Боль в его голубых глазах вызывает у меня приступ тошноты. Я думала, что, разделив это бремя, смогу помочь, но это только усугубляет мою собственную боль и заставляет его страдать ещё больше.

— Прости.

Непролитые слёзы обжигают мне глаза.

Нейт так много потерял. Ему это не нужно. Что я делаю?

Я вздрагиваю, когда его рука тянется к моему лицу. Он замирает на мгновение, прежде чем провести большим пальцем по моей щеке. Она мокрая. Я не помню, как плакала, но, должно быть, так и есть, потому что сейчас чувствую мокрые дорожки слёз на своих щеках.

— Со мной что-то не так, — шепчу я, подавляя рыдание.

Когда он медленно качает головой, на его лбу отражается беспокойство, копившееся в нём на протяжении всей жизни.

— Нет. С тобой всё в порядке.

Меня переполняют чувства, чтобы сдерживаться. Я закрываю лицо руками, и из моего горла вырывается крик. Нейт прижимает меня к своей груди.

Тёплый.

Комфортный.

Привычный.

Но в основном… это пугает.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

ПОТРЕБОВАЛИСЬ ГОДЫ после смерти Дейзи, чтобы я вздохнул полной грудью. И это произошло благодаря Дженне. Одной лишь улыбкой она показала мне, что любовь не умирает. Мы просто переживаем её в разных формах, постоянно меняющихся, как приливы и отливы, как звезды на ночном небе.

С тех пор, как она умерла, Морган стала моей жизненной опорой, моей новой формой любви. Она — моя цель, которая помогает держаться за свои дела, а не спиться до смерти. Быть для неё всем, не оставляет времени на жалость к себе. Нет времени на скорбь. Нет времени на то, чтобы не думать о чём-то другом, кроме как о работе, воспитании ребёнка и о том, чтобы быть примером для подражания.

Доктор Грейсон помогает мне преодолевать трудности. В безопасности его кабинета я избавляюсь от своей неуверенности и признаюсь в своих страхах. Затем я надеваю маску ответственного отца и делаю то, что необходимо.

Однако на этой неделе я отменил встречу с ним, потому что мне нужны ответы, которые, я не уверен, он сможет мне дать. Есть только один человек, которому я могу доверить эти вопросы, — это моя коллега-профессор из университета. Она была моим преподавателем по психологии. В её глазах всегда горел огонь, и она говорила, что в ней живут частички многих душ. Больше всего беспокоило то, что она была невероятно эрудированной. Она знала обо всём на свете больше, чем кто-либо мог бы узнать за одну жизнь. Её ученики говорят, что это потому, что за пределами университета она ведёт жизнь затворницы.