— Прошу прощения, — проговорил он. — Я думал… но неважно. Мрмфк. Это вся ваша история, Ридгли? — его голос звучал почти нетерпеливо.

— Нет, — лаконично сказал Харрисон Ридгли.

После этого, естественно, я пришёл к заключению, что Тедди предался розыгрышу столь жестокому, что я и не предполагал его способным на такое. Я не был раздражён; этот случай, хотя и абсурдный, дал мне, по крайней мере, передышку от самых настоящих загадок 221б. Но продолжать фарс было бессмысленно. Я решил закрыть тему и уйти при первой возможности.

Конечно, едва ли можно было сообщить искреннему доктору, что тот стал жертвой безмерной шутки. Он выдвинул две прекрасные альтернативные теории, одна из которых принимала немыслимое поведение миссис Фиркомб за факт, а другая основывалась на том, что всё это было бредом Тедди. Обе, могу я добавить с осторожным эвфемизмом, включали несколько спорную аналогию между кровью и другой почти столь же жизненно важной жидкостью. У меня не хватило духу указать, что разгадка этой истории лежит в менее строгом авторитете, чем Хэвлок Эллис. [85]

Новое явление светловолосой секретарши, положившей на стол несколько бумаг и удалившейся с невыразимой молчаливой грацией, послужило мне сигналом. Я отмахнулся от извинений доктора за излишнее беспокойство, и добавил, что вскоре вновь свяжусь с ним, чтобы узнать, услышит ли он ещё что-то о Тедди, а также получить адрес его агентства по найму персонала. Я пояснил, что, если задержусь здесь надолго, мне может понадобиться секретарша; и мне не терпелось узнать, где можно найти барышень с такими волосами, такими телами и, главное, с такой грацией каждого движения.

Недолго поколебавшись, он решил признать мой вопрос искренним. Затем, немного замявшись, признался, наконец, что блондинка, строго говоря, вовсе не служащая санатория. Она пациентка — довольно редкий случай. Девушка, перенесшая тяжелейшее психическое потрясение, столь ужасное, что какое-то время сомневались, в здравом ли она уме. Она медленно восстанавливалась под присмотром доктора Уизерса, но совершенно забыла всё, что было до потрясения. Работа, которую она выполняла здесь, была того же рода, что и до катастрофы. Цель его была терапевтической — восстановить её, так сказать, в прежней жизни; но пока что эксперимент успехом не увенчался. Она была во всех отношениях здравомыслящей и нормальной, но амнезия сохранялась. Она не могла узнать даже самых близких друзей из прежнего своего существования.

Продолжая свою речь, доктор сказал, что знает одного моего друга и, собственно говоря, совсем недавно его видел. Это доктор Руфус Боттомли, с которым он так давно делил практику в Ватерлоо, штат Айова. Он надеялся, что я передам доктору Боттомли от него привет.

Он уклонялся и улыбался, пока я не понял, что в действительности он, за всеми этими словесными уловками, хотел получить из первых рук какие-то сведения о нашем убийстве, о котором, должно быть, читал в газетах. Несмотря на причудливые аномалии, с которыми он справлялся изо дня в день, несмотря на признанное знание большего числа тайных скандалов, чем известно любому другому в этой колонии кинематографистов, он жаждал хорошей свежей грязи, словно девушка-продавщица.

Я мысленно играл с искушением выдумать какие-нибудь кусочки истории, чтобы порадовать его, но боялся, что доктор Боттомли может ненароком опрокинуть мою тележку с восковыми яблоками, когда в следующий раз встретится с другом. Поэтому я ограничился подробным изложением нескольких наших самых диковинных улик, не привлекших должного внимания газетчиков, закончив самым искренним заверением, что я не имею ни малейшего представления, кто убил Стивена Уорра.

От двери позади меня раздался краткий, резкий крик, а затем звук падающего тела. Я обернулся и увидел, как красавица-блондинка-пациентка-секретарша лежит бесформенной грудой на полу, а бумаги, которые она несла, разбросаны кругом, словно листья на картине «Малыши в лесу». [86]

Я стоял рядом со сжимающей душу бесполезностью дилетанта, пока доктор Уизерс и две медсестры со знанием дела занимались девушкой, а мой полицейский водитель, привлечённый криком, с сомнением созерцал происходящее.

Белокурая прелесть быстро пришла в чувство. Но чувства были единственным, что она обрела. Её разум, как с совершенно непрофессиональным потрясением сообщил мне доктор Уизерс, вернулся к состоянию сразу после случившейся с ней трагедии.

И всё это, по-видимому, из-за того, что полковник Уорбертон разыграл глупую шутку, а я упомянул Стивена Уорра.

Харрисон Ридгли III c умышленной томностью завершил свой рассказ и вернулся на место. Не успел он усесться, как к столу подошёл для выступления лейтенант Джексон.

— Моя очередь, — коротко бросил он. — Те первые две истории были довольно странными. Они предлагают много возможностей для размышления, даже помимо всех тех холмсовских ракурсов, которые вы так блестяще раскапываете. Но их нельзя проверить. Ни один независимый наблюдатель не видел мерзкого нациста Гроссмана или капитана Фэрдела Эгера, нашедшего человеческое ухо в драке на Мейн-стрит. Здесь другой случай. Я знаю репутацию доктора Уизерса. Он великолепный профессионал и самый надёжный свидетель, о каком можно только мечтать. И, оставляя пока в стороне полковника Уорбертона, чертовски важно, что у одного из пациентов доктора Уизерса происходит серьёзный рецидив от одних звуков имени «Стивен Уорр». Ладно. Итак, знает ли кто-нибудь из вас что-нибудь о какой-нибудь девушке, связанной с Уорром, которой может быть эта загадочная блондинка?