Она замолчала, и её лоб смущённо наморщился от воспоминаний.

– На самом деле, я никогда по-настоящему этого не понимала, почему им так хотелось собираться вокруг меня. Тогда мне нравилось думать, что всё дело в истине послания Ковенанта – древнего и неизменного, но теперь произнесённого новым голосом. А ещё сильно притягивает страх перед Вторым Бичом. Но сейчас, после стольких лет раздумий, я уже не так уверена. Печально говорить, но мне кажется, некоторые обладают даром приманивать чужие души одними только словами. Не пойми меня неправильно, Элвин. Я не вижу в этом даре ничего… неестественного. Подумай обо всей истории, которой я тебя учила, и, не сомневаюсь, ты вспомнишь нескольких светил, которые наверняка обладали той же способностью. А ещё я бы могла поспорить – если бы это не было ниже достоинства восходящей – что Самозванец наверняка обладает похожей способностью, иначе как человек такого низкого положения мог собрать под своими знамёнами так много людей?

Она натянуто улыбнулась, покачав головой:

– Неважно. Останови меня, если я снова буду строить догадки. Для возвращения к моей истории ради краткости достаточно будет сказать, что в течение двух лет после того, как я приняла сан просящей, из-за растущего числа последователей меня возвели в сан стремящейся и дали собственный приход. То, что этот новый приход располагался довольно далеко от нынешнего, должно было зародить у меня какие-то подозрения, но в те дни я ещё не таила дурных мыслей в отношении Ковенанта. Итак, я отправилась по плохим дорогам, через болота и топи, пока не оказалась в святилище мученика Лемтуэля. Надеюсь, ты помнишь его историю?

– Первый мученик северного побережья, – послушно ответил я. – Запорот до смерти за то, что проповедовал учение Ковенанта язычникам, поклонявшимся аскарлийским богам.

– Совершенно верно. Запоров его, язычники бросили тело в болото в герцогстве Кордвайн. Спустя много лет его нашли, причём, в удивительно хорошем состоянии, и построили для него святилище. Именно туда Ковенант решил меня отправить. Да, место, несомненно, священное, но летом там кишели кусачие насекомые, а зимой стелились покровы густого морозного тумана. Позднее я поняла, что приход мне выбрали из предположения, что мало кто из моей растущей паствы последует за мной туда, и это предположение по большей части оправдалось. Разумеется, кто-то поехал – несколько дюжин из множества тех, кто раньше целыми толпами увлечённо ловил каждое моё слово. Святилище мученика Лемтуэля должно было стать моей тюрьмой, тщательно выбранным местом, где начинающая, но уже слишком популярная стремящаяся наверняка потратит впустую свои дни в изоляции, а то и вовсе падёт жертвой случайной лихорадки. Вместо этого я обратила тюрьму в рай не без помощи удивительно не сгнившего трупа мученика Лемтуэля.

Хромые и больные нередко отправляются в тяжкий путь по Стезе Святынь, надеясь вылечиться от одного только вида священных останков – и эта практика всегда казалась мне корыстной и отвратительной. Идея, будто бы кости мучеников обладают целительными свойствами, не описана ни в каких свитках. И хотя Ковенант предлагает руководство по ведению хорошей и здоровой жизни, его удел – в первую очередь душа, а не тело. Мои проповеди на эту тему наверняка стали одной из причин, по которой меня отправили в такой отдалённый приход. Из-за своей отдалённости святилище Лемтуэля одно из последних мест на Стезе, но всё равно то и дело несколько изнурённых паломников приходили к нашим дверям. От просящих я узнала, что почти все обычно уходили разочарованными, их многочисленные болячки оставались неизлеченными, а их дух истощался досадой и перспективой возвращаться обратно через болото. Некоторые неизбежно тонули в укрытых туманом водотоках, заблудившись или сдавшись истощению.

Я не могла терпеть их тяготы и установила правило, по которому ни один паломник не мог уйти, пока я не решу, что ему хватит сил на обратное путешествие. Пришлось построить возле святилища лечебный дом, который вскоре стал привлекать не только паломников. Кордвайнские топи, хоть и удалённые, но вовсе не безлюдные – там живут торфорезы и рыбаки, которые кормятся в каналах у побережья. Они выносливы, но, как и все люди, подвержены ранам и болезням. И потому они стали приходить за помощью, которую я им оказывала, поскольку такова роль Ковенанта. Я немного умела лечить, а за последующие годы научилась ещё большему, но я всегда оставалась кем-то большим, чем просто лекарь, и моя способность завоёвывать публику никогда не угасала.

Это заняло почти десяток лет, но в конце концов святилище мученика Лемтуэля переросло в деревню приличных размеров под управлением Ковенанта – местом, куда приходили за исцелением больные как душой, так и телом, а другие… – на этом месте голос Сильды стих. Она вздохнула и прислонилась ко входу в свою комнату, повесив голову. Внезапно она показалась намного старше, и вся жизненная сила, которая скрывала морщины на её лице и седину в волосах, утекла, обнажая усталую женщину, постаревшую не по годам.

Когда она снова продолжила свой рассказ, в её голосе появился новый незнакомый оттенок грусти.

– Другие, – сказала она, – приходили за искуплением. За отпущением, которое может даровать только благодать Серафилей, после правдивой и всеобъемлющей исповеди в самых страшных грехах. Одним холодным утром, на рубеже осени и зимы, туда пришли три души – два юных рыцаря сопровождали молодую женщину красивой и благородной внешности с раздутым от беременности животом. Она приехала с двойной целью: благополучное рождение ребёнка и исповедь в грехах.

Сильда перевела на меня глаза, выпрямилась, и вся усталость слетела с неё так же быстро, как и опустилась:

– Теперь можешь начинать писать.

И так я писал, а она говорила, и за следующий час моё перо почти не прерывало своего пути по странице. Полученный в результате документ, сейчас, когда я о нём думаю, вызывает во мне лёгкий стыд, поскольку он не похож на работу настоящего писаря. Там много ошибок, много зачёркнутых слов и клякс, поскольку история, которую она рассказала, часто заставляла мою руку дёргаться, а иногда и дрожать. Когда всё закончилось, я понял, какой ужасно наивной была моя вера в то, что судьба всех каторжников на Рудниках заслужена.